Он отметил, что женщины в кринолине нигде не видно, и озвучил это наблюдение мужчине, стоявшему впереди в очереди. Мужчина, от природы общительный, не промедлил с ответом: ей позволили пройти вперед.
– По-видимому, – объяснил мужчина, – имеется нехватка женщин для запланированной пьесы.
Сенлин не совсем понял, что к чему, но решил притвориться, будто понял; ни к чему демонстрировать свое невежество.
Новый знакомец Сенлина был одет в строгий костюм-тройку темно-синего цвета. Тонкие усики – хорошо ухожены и навощены. Окажись он на улицах Исо, его бы признали записным модником. Он представился как мистер Эдсел Пининг. Сенлин принял его за мелкого аристократа.
Пининг спросил, первый ли это визит Сенлина в Салон. Попытавшись ответить, Сенлин сглотнул невпопад, и слова прозвучали тихо и невнятно. Он всегда делался особенно неловким в светском обществе. Умение аристократов беззаботно общаться лишь выбивало Сенлина из колеи: их уверенность в себе подрывала его собственную.
– Я спрашиваю только потому, что вы выглядите слишком невозмутимым, – добродушно сказал Пининг. – Как будто вас ничто не тревожит. И тут я, такой взволнованный, что хочется бегать по стенам. – Он наклонился вперед, сцепив руки за спиной.
– Я думал, новички нервничают сильнее, чем ветераны, – сказал Сенлин, вновь обретая дар речи.
– Нисколько. Вы понятия не имеете, что вас ожидает. Для вас это просто слово: Салон. Параграф в путеводителе. Точка на карте. Но стоит один раз посетить Салон, и всю оставшуюся жизнь будете планировать возвращение. – Пининг провел рукой по смазанным маслом темным волосам на виске. Сенлин предположил, что они с Пинингом примерно одного возраста, хотя их зрелость и выражалась по-разному. – Взгляните на меня. Я витаю в облаках! Мне такое не свойственно. Дома я неучтивый, угрюмый инвалид. Я бухгалтер. У меня на пальцах мозоли от костяшек на счетах и пера. Нет, вы не представляете себе, как Салон вас преображает или позволяет преобразиться самим. Это мой четвертый визит.
Разговор, сердечный и беззаботный, сбил Сенлина с толку. Он противоречил всему, что произошло раньше: бедолагам у стены Бюро находок, крушению корабля, предательству Адама и зловещим предупреждениям Финна Голла про аппетиты башни и легкость, с которой та поглощала женщин. У него все еще болел живот от недавнего подлого удара. Но вот он здесь, ведет светскую беседу с денди.
– Разве это не надоедает?
– Обещаю, мистер Сенлин, это никогда не надоест. Сюжеты переписываются каждый месяц, комнаты заново обставляются, и игроки, конечно, меняются местами. Я мог бы посетить Салон сто раз и никогда не насытиться. Нужно лишь немного воображения. Острый ум, конечно, не помешает, но даже фермер сможет здесь развлечься. Жаль только, что представления такие короткие – как правило, неделя. Потом спектакль заканчивается, и мы должны снова стать собой. – Казалось, он сейчас расплачется.
Сенлин не совсем понял, о чем говорит Пининг. «Популярный путеводитель» отзывался о втором уровне башни, Салоне, как о театральном районе, который за много лет произвел на свет массу прекрасных действующих трупп. Они с Марией планировали посмотреть представление перед тем, как отправиться на отдых в Купальни с их доступными номерами и многочисленными минеральными источниками. «Путеводитель» содержал кое-какие предложения по анализу пьес и указания по зрительскому этикету, но в нем не было ничего относительно расписаний или конкретных деталей, потому что все это очень быстро устаревало. Уже не в первый раз после прибытия в башню Сенлин почувствовал себя неподготовленным. И все же, вспомнив совет Голла: «Сливаться с окружением и вести поиски, не вызывая подозрений», он решил приложить все усилия к тому, чтобы сохранить внешнюю невозмутимость.
Впрочем, он не мог представить себе пьесу, даже самую масштабную эпопею, которая шла бы неделю. Несомненно, это преувеличение.
Очередь медленно продвигалась. Пининг без умолку болтал, выдавая весь репертуар юмористических наблюдений и бесцветной философии, а Сенлин, обрадованный тем, что собеседнику для поддержания светского разговора помощи не требовалось, лишь время от времени улыбался и поддакивал. Вскоре устремленная вверх спираль превратилась в площадку у занавешенного арочного входа, за которым обнаружилась комната, напомнившая Сенлину театральный вестибюль. Перед ними были четыре кассы, украшенные богатой резьбой, а за каждой стоял сверкающий турникет. В кассах, которые размерами немного превосходили гробы, сидели мужчины в белых ливреях и пепельно-серых жилетах. Их лица – восково-бледные, как у трупов, – лишь усиливали сравнение.
