Восхождение Сенлина - страница 153

Т. Сенлин. Башня для всех, муки для одного

Сенлин ничего не видел за пузырем оранжевого света. Нетерпеливое эхо вторило звукам шагов. Он чувствовал себя погребенным в темноте, в милях от всего, что ему знакомо. Пройдя пятьдесят шагов, они наткнулись на гладкую, как стекло, стену, в которой обнаружилась черная железная дверь. Ирен повесила лампу на колышек и достала из-под кожаного передника несколько мастер-ключей. Перебрала, нашла нужный и сунула в замочную скважину, а потом толкнула черную плиту.

В открывшемся помещении поместился бы весь складской двор. Наверное, раньше здесь находилась фабрика или склад, но теперь не осталось ни машин, ни стеллажей – лишь одинокий домик.

Посреди помещения стоял идиллический каменный коттедж, гордый и безмятежный, как будто он имел полное право там находиться. Но какое же богатство и воля потребовались, чтобы наколдовать такое! За исключением дымохода – странной тонкой кирпичной штуковины, тянущейся к потолку склада, – дом выглядел довольно живописно. Фронтоны недавно покрасили, а раствор между камнями выделялся, белый, как безе. Окна излучали теплый свет. Фигуры двигались за занавесками, которые изгибались и ложились складками, позволяя заглянуть внутрь. Ставни и водостоки были прилажены безукоризненно, хотя зачем дому внутри склада – внутри кольцевого удела, внутри башни! – нужны эти штуки, Сенлин понятия не имел. Казалось, он наконец-то добрался до самой маленькой куклы в наборе матрешек.

Сенлин едва успел справиться с удивлением, как Ирен подтолкнула его к дому. Входную дверь украшал вечнозеленый венок – импортная, недешевая деталь. Дверь распахнулась от первого же стука Ирен, и ее окружила стая детей. Они бросились на нее. Они забрались по ее ногам и принялись дергать за цепь на талии, не переставая верещать. Она нагнулась и нежным фальцетом поприветствовала каждого по имени. Дети в возрасте от трех до одиннадцати лет были шумными и нарядно одетыми в яркие платья. Ростом ни один не превышал полутора метров, и все щеголяли знакомыми темными шевелюрами.

Финн Голл стоял позади них с хозяйским видом, гордо засунув руки в карманы вельветового домашнего жакета. Дети вспомнили о манерах и освободили гостям путь. В прихожей пахло свежим хлебом и ароматным дымом. В столовой, слева от Сенлина суетилась пухлая красивая женщина, она беспокойно складывала и перекладывала декоративные салфетки. Справа от него располагалось уютное логово. Огонь в очаге радостно озарял стулья с бархатной обивкой. Голл представил женщину, которая покраснела до самой шеи, как миссис Эбигейл Голл. После чего начался раунд поклонов и реверансов, подхваченный детьми, которые подражали друг другу с усиливающимся весельем, пока их дурацкое представление не прервала миссис Голл, хлопнув в ладоши.

Хозяйка дома извинилась и отправилась заниматься обедом, а Финн Голл взмахом руки предложил Сенлину проследовать к камину. Ирен еще немного поболтала с детьми, а потом, несмотря на их протесты, отошла. Она встала у камина, как часовой на посту. Как только Голл сел напротив Сенлина, дети покинули комнату.

– Ох, ну они и завелись. У нас нечасто бывают гости. За исключением Ирен, конечно. Они любят ее, – сказал Голл, и его небрежный тон обострил беспокойство Сенлина.

Он не доверял этой новой грани характера Голла. Сенлин не забыл, что Голл повстречался ему в Цоколе в роли безобидного торговца. Возможно, это – новое представление. Дети, женщина и пряничный домик – все можно инсценировать. Но если это и впрямь тщательно продуманная шарада, то какой в ней смысл?

– Они кажутся замечательными, – вежливо сказал Сенлин.

Он взглянул на Ирен, пытаясь понять, во что ввязался, но она решительно его игнорировала. Она сказала что-то об обвинении в краже, но, конечно же, пошутила. Сенлин был единственным честным человеком в порту.

– За это следует благодарить их мать. Я бы их испортил, если бы занимался воспитанием сам. – Голл взял с высокой пепельницы трубку из рога и начал забивать табак в чашу. – У тебя ведь нет детей, верно?

– Нет, мой брак оказался для этого слишком коротким. – Сенлину с трудом удалось сдержать горечь в голосе.