Восхождение Сенлина - страница 106

К тому времени, когда Сенлин понял, что забрел в наркопритон, было уже слишком поздно.

Есть наркотик, который встречается только в башне и, в частности, в Новом Вавилоне; называют его в том числе белым кромом, или крошкой. Грузчики зовут его крошкой, потому что от него мир кажется чем-то таким, что мышь могла бы съесть в один укус и не насытиться.

Т. Сенлин. Башня для всех, муки для одного

Сначала он ничего не понял, потому что все выглядело слишком знакомым. Это место походило на дружелюбный паб, размещенный в доме собраний. Не видно барной стойки, но потолок – высокий, а края столов округлились от времени и лоснились. Он был не один; другие мужчины сидели за столами, спокойно и безмятежно склонив головы, укрытые белыми одеялами. Что казалось странным. Свет тоже был странный. Он лился от уличного фонаря снаружи, через окно-розу, рождая богатое разнообразие цветов и форм. Как будто смотришь в калейдоскоп. Все выглядело разбитым вдребезги и красивым.

Кроме женщины, которая приветствовала Сенлина. Седые волосы поблекшая от прожитых лет матрона собрала в узел, напоминающий снежок. Ее безупречный передник был накрахмален до хруста, и Сенлин не сомневался, что она старательно бережет его от пятен. Она была истинным воплощением подавальщицы чая.

Матрона проводила Сенлина к пустому столу, и он пошел с нею, потому что перепутал паб, который не был пабом, с чайной, которую посещал, учась в университете. Она усадила его на край длинной скамейки, и он взглянул на людей, изображающих маленькие белые горы. Что-то витало в воздухе – некая пыль парила над головой, словно лунный свет.

Каждый посетитель опустился лицом в стоящий перед ним тазик, словно желая исцелить простуду. Каждому на затылок накинули белую льняную салфетку, закрывая лицо.

Сенлин повернулся и увидел перед собой белую миску. Вода была настолько чистой и безупречной, что он бы не заметил ее, не постучи женщина по краю белым конвертом, размером не больше чайного пакетика. Она разорвала его, перевернула, и наружу высыпался белый песок. Когда он ударился о воду, пар поднялся вдоль рубашки Сенлина и коснулся его длинного носа. Он вдохнул. Женщина помогла ему наклониться над миской. Белый занавес отгородил его от мира. И потом…

Он стоял в корзине воздушного шара высоко над засушливой и плотной Вавилонской долиной и любовался потрясающим рассветом.

Над головой блестели длинные секции аэростата, похожего на очищенный апельсин. Пальцы ныли от инея, покрывающего плетеное ограждение тонкой коркой. Пол гондолы чуть сморщился, когда Сенлин отвернулся от спокойного восхода солнца и взглянул на подобную горе колонну башни. Он с трудом разглядел тень воздушного шара, скользящую по зданию, как клещ по валуну.

Он чуть высунулся наружу и увидел густые тучи, окутавшие самые высокие кольца башни. Его охватило внезапное желание прорваться сквозь эти тучи и узреть спрятанное от обитателей земли и самых бедных туристов. Наверное, там что-то великолепное и священное, некий престол философов и инженеров.

Он принялся лихорадочно поднимать мешки с песком, лежащие у ног, и кидать их за борт, потом сражался с узлами балластных мешков, болтающихся снаружи, и в конце концов избавился от последней унции веса. Края газовой оболочки изменили форму, когда воздушный шар поднялся и перешел в новое течение. Сенлин понятия не имел, как быстро взлетает, пока облака не сомкнулись вокруг него, молочно-белые и плотные, как катаракта, и башня не исчезла из вида.

Облака раздувались и текли вокруг, словно толпа призраков. Он все плыл и плыл, затерявшись в ватном тумане, среди призрачных тел уродливо округлых. На краю его поля зрения возникали лица, а потом искажались и исчезали, стоило ему к ним приглядеться. Сенлину начало казаться, что корзина, в которой он едет, всего лишь раковина или кожа, которую нужно сбросить. Он не летел – он возносился. Он становился призраком.

Чувствуя, как нарастает безумие, точно паника на смертном одре, он приготовился вскарабкаться по канатам. Другого пути нет. Он уничтожит воздушный шар. Сенлин поискал что-нибудь острое, желая разрезать шелковую оболочку, не сомневаясь, что лучше упасть и разбиться, чем подняться еще выше в облачную бездну.