Восхождение на Качкар - страница 19

Свету всё больше. Проводники останавливаются и уходят поодаль совершить намаз. Мы идём дальше левым берегом, переходим воду, бегущую из ущелья Шайтанун-дере (отсюда оно не оправдывает решительного названия), и, повернув вправо, пробираемся к скалам правого бока, разорванным крупным, не богатым водой водостоком. Часы показывали 8, когда, преодолев насыпи щебня, мы были у подножья скал. На светлом небе уже висят несколько клочьев ваты.

Экспедиция Витторио Селлы. Ок. 1890. Фото В. Селлы

Мы идём на приступ скал, держась левого берега водостока. Я предлагаю связаться. Проводники протестуют — это будет стеснять их. Я повторяю предложение ещё раз — можете поплатиться (и один из них поплатился позже) и больше не настаиваю на не слишком необходимой предосторожности. Узкая полка, ступенями тянущаяся вдоль потока, служит нам путём. Но в общем приходится идти по ручьям. Камни сидят надёжно, но поток и забрызганные берега сплошь оледенели. Кожаные лапти проводников скользят хуже моих украшенных гвоздями подошв, но всем одинаково приходится медлить, состязаясь с ледяной коркой водостока. Местами и наш, и противоположный берега сужаются — внизу чаще, — и мы ползём по холодной трубе, цепляясь за каждый выступ. Выше берега́ несколько раздаются или скалы образуют в водостоке острова, и мы ступаем по снегу либо по скалам, лишённым льда. Изредка слева в водостоке сбегают небольшие притоки. Вот напротив небольшой откос в снегу и траве: проводники приостанавливаются и внимательно осматривают траву и снег. Но они не находят ни старых, ни свежих следов тура, хотя, по их словам, «красная охота» (кизил-ав) — охота на тура богата именно на склонах Качкара, тут зверь встречается чаще всего. Особенно много козла теперь, когда нет охоты из-за отсутствия оружия. Я за всё путешествие не мог увидеть ни одной пары рогов и спрашиваю: в Меретете не удастся ли это? Абдулла после раздумья обещает показать пару рогов — больше в Меретете нет. Потом пастух принимается оглядывать окрестности, но безуспешно. Одновременно идут обычные охотничьи рассказы, но, несмотря на уверения Абдуллы, я выношу определённое мнение, что зверь не изобилует, во всяком случае, ни здесь, ни в альпах Хевека.

Вялое солнце бросает нам тепловатые лучи в спину. Они оживляют нашу ложбину и быстро сгоняют ледяную корку. Оборачиваюсь назад. Скалистая палатка под нами, за ней застеленные снегом откосы, но ни Бавутдаги, ни Гютермез-даги, ни хотучурских вершин пока не видно — панорама бедна из этой каменной щели. Направо ближайшие скалы, поверх которых ничего. Налево тоже. Пятна снега чуть разнообразят берега. Я отворачиваюсь от солнца и продолжаю работу.

Так уходят часы. Мы прыгаем с камня на камень, качаемся[60] в поисках опоры, всползаем на животах, шагаем по высоким ступеням, подымая ноги сразу на треть корпуса — staccato, обычное при восхождениях в расселинах и водоёмах, и staccato всё выше подымает нас по клавиатуре потока — поминутно оборачиваемся и глядим по сторонам, но тщетно: справа и слева всё те же ширмы скал, и нет ни Качкара, ни второстепенных вершин. Панорамы, расширяясь и захватывая всё новые пределы, падают одна за другой к ногам, уступая новым, всё более волнующим[61] и делающимся пытливее, как падают к ногам одно за другим платья женщины, но тщетно мы можем смотреть только в сторону солнца, из короткой трубы нет будто выхода. Одиннадцатый час. На ближайшей террасе я объявляю привал и в десять минут готовлю чай. Понежившись эти минуты на камне и обжёгши нёбо, я снимаюсь с места. На этот раз всего несколько минут ещё суждено нам прыгать по водостоку. Вот мы отошли влево от воды и стоим у устья котловины, усыпанной щебнем. Слева от нас ряд скалистых невысоких столбов, лестницей поднимающихся к западу, скрываясь за боком котловины. Вода уходит влево и теряется отчасти в камнях. Прямо перед нами направо за краями котловины — крутые скалы, близко свесившиеся над нами и стеной преграждающие путь. Больше ничего. Опять ни Качкара, ни одного из второстепенных пиков.