. Вольтер, приехавший в Париж в год своей смерти, пожелал видеть Франклина, и когда тот явился к нему с своим внуком, благословил последнего словами: «Бог и свобода». В 1779 г. Лафайет приезжал во Франции из Америки, где проникся глубочайшим уважением к Вашингтону. Его приняли в Версале благосклонно, хотя по поводу его энтузиазма к Америке Морепа говорил, что молодой маркиз, охотно разграбил бы Версаль, чтобы добыть средств на одежду для американских солдат. Военным министром во Франции назначен был в это время родственник Лафайета, маркиз Сегюр, который и добился посылки в Америку вспомогательного войска. Когда война окончилась, французы, сражавшиеся за американскую независимость, возвратились, исполненные глубокого уважения ко всему, что видели в стране новой свободы. Мы уже знаем, что сочувствие к американским порядкам отразилось и на тогдашней политической литературе. Не только декларация 1776 г., но и пенсильванская конституция, особенно проникнутая демократическим духом, останавливали на себе внимание французских публицистов,
получавших в них повод поднять в печати конституционные вопросы. Кроме Мабли, оказавшего своими идеями влияние на составителей первой французской конституции, но не дожившего до революции, в обсуждении этих вопросов участвовали будущие деятели революции: Бриссо и Кондорсе. Первый дважды ездил в Америку и написал сочинение об этой стране. В Америке, между прочим, ему пришлось выслушать мнение, что едва ли Франция подготовлена к той свободе, какою пользуются Америка и (не в такой степени) Англия Тем не менее он сильно надеялся на то, что в Европе последуют образцам, данным конституциями отдельных американских штатов. Кондорсе в «Мыслях о деспотизме», появившихся уже после того, как решено было созвать генеральные штаты, проводил ту идею, что знакомство с американскими учреждениями должно помочь возрождению Франции, и рекомендовал начать дело с декларации прав человека, на которых покоятся права нации. Нельзя сказать, чтобы эти писатели обнаружили полное понимание складывавшихся в Америке политических порядков (как и Монтескье не вполне понимал истинный характер английской конституции), но дело в том, что американские события послужили толчком к новому возбуждению во Франции политической мысли и притом как раз пред самым созванием генеральных штатов. Благодаря связям, образовавшимся между американскими политическими деятелями и некоторыми французами (например, между Вашингтоном и Лафайетом), в Америке с большим интересом следили за всем, что происходило во Франции. Некоторые из американцев высказывали свои желания относительно Франции и давали советы французам. В числе их был и американский посланник в Париже Джефферсон, один из авторов декларации 1776 г. Он сам в одном письме весьма ясно указал на то, что «американская война пробудила мыслящую часть французского общества от сна деспотизма, в который оно так долго и так глубоко было повергнуто». Дом Джефферсона сделался даже сборным пунктом для поклонников Америки. Благодаря всему этому, «американофильство» сделалось одним из источников, из которых вытекло политическое движение 1789 г.
[1]Babеаu. Le parlement de Paris à Troyes en 1787.
[2] Новейшее сочинение о Лафайете, Bardoux, а по-русски В. Я. Богучарского «Маркиз Лафайет, деятель трех революций» (составлено главным образом по Барду).
[3] Об этом периоде есть старые (конца прошлого века) сочинения Montjoye и Lametha, но в новое время ими обыкновенно пренебрегали. Несколько лет тому назад этими годами (1787–1789) занялся Chérest в книге «La chute de l'ancien régime», к сожалению, неоконченной (вышло два тома и половина третьего). Автор, решительный консерватор, как он сам себя аттестует в предисловии, приступал к своему исследованию с предвзятою мыслью, что Франция могла бы преобразоваться легально и мирно, одним прогрессом идей, одною силою вещей, но изучение истории 1787 и 1788 гг. произвело на него иное впечатление: «чем более, говорит он, я углублялся в подробности действительной истории, тем более моим умом овладевало противоположное убеждение». Шерест показывает, как революция началась наверху, т. е. пошла со стороны привилегированных, которые оказывали сопротивление королевской власти и призывали народ к мятежу. Заметим, что автору, когда он приступал к своему труду, было более пятидесяти лет. Научный дух историка победил в нем предвзятое мнение человека партии. С Тэном произошло наоборот: он хотел изучать историю революции, как натуралист изучает метаморфозы насекомого, но не удержался на этой позиции и как раз оказался весьма пристрастным в своих суждениях.
