Алешка только вздохнул. Тяжко так, безнадежно. Это у него хорошо получается. У мамы научился. Когда она папины дни до пенсии считает. А когда Алешка в мой адрес так вздыхает, я чувствую – рейтинг моего авторитета катастрофически близится к абсолютному нулю.
Мы вошли через служебный вход и оказались в маленькой комнате, где сидел за столиком охранник, еще очень молодой, но уже похожий на сонного бегемота. Алешка очень серьезно сказал ему:
– Вызовите сюда дрессировщика по пернатым птицам. Срочно.
– А может, сразу директора? – усмехнулся охранник. И зевнул. Разинул широкую пасть ну точь-в-точь как бегемот. – Топай отсюда!
Алешка тоже усмехнулся и ответил достойно:
– Я-то уйду, а вот ты – вряд ли!
– Чего? – презрительно протянул охранник.
– Того! – передразнил его Алешка. – У меня информация есть…
Вот тут Бегемотище встрепенулся. И даже вскочил. Опрокинув стул.
– Информация? Негативная? Теракт намечается?
– Что намечается – то намечается, – дипломатически уклонился Алешка от прямого ответа.
– Против пернатых? Сейчас позову. – Он куда-то позвонил и вызвал какого-то Палыча. Пообещал нам: – Ща Палыч придет, разберется.
Алешка тем временем отвел меня в сторону, проинструктировал и исчез, сказав при этом:
– Мне светиться нельзя. Я очень приметный. А ты – среднестатистический юноша.
Это он у нашего Бонифация срисовал, учителя литературы. Тот, когда хотел тактично сообщить ученику, что он несколько туповат, всегда называл его среднестатистическим. Ну а уж если детиной назовет, значит, вообще – дуб дубом.
Главный по пернатым Палыч тоже оказался здоровенным мужиком. Ему бы, по комплекции, не птичек дрессировать, а слонов. Или охранников.
– В чем дело? – прогудел он высоко над моей головой.
– Мы хотели у вас проконсультироваться, – жалобно начал я. – У нас в школе есть зверинец. Ну там… рыбки всякие, птички, мышки…
– Чем кормить, что ли? Давай шустрей, пацан. У меня через пять минут гусиный выход. Кормить, да?
Чем кормить, подумал я, это и так ясно. Птичек – рыбками, мышек – птичками. Или кошками.
– Нет, дрессировать. Вот можно, например, выучить птичку таскать всякие вещи?
– Запросто. У нас вот пеликан ведерко с рыбой таскает. А ворона Глаша чайный стол накрывает. Даже сахарницу приносит в клюве.
– А другие вещи? Деньги, например? Золотые украшения? Не приносит?
– Так… – Палыч навис надо мной, как скала над котенком. – А тебе это зачем?
– На всякий случай, – сказал я. – Фокусы показывать.
– За такие фокусы, пацан, знаешь, что полагается? – и Палыч показал мне четыре скрещенных пальца в виде решетки.
– Потому и спрашиваю, – туманно объяснил я и пошел на выход. – Спасибо за консультацию. – И всей спиной почувствовал тяжелый взгляд Палыча.
Ну что ж, прокол…
Но Алешка так не считал.
– Все получается, Дим! Если пеликан ведро таскает, а ворона сахарницу, значит, сова клетчатая вполне может деньги таскать.
Вот только зачем они ей? На какие покупки? Вслух я этого, конечно, не сказал, но Лешка мою мысль уловил.
– Да не себе она таскает. А своему хозяину.
– Главарю стаи, что ли?
Алешка внимательно посмотрел на меня, подумал и кивнул.
Домой мы вернулись довольно поздно. Перед самым ужином. Во дворе уже почти никого не было. Только на скамейке сидели две грустные бабушки – Аня и Маня – из соседнего подъезда. На коленях у одной лежал батон хлеба, а у другой – полиэтиленовый пакет с пшеном.
Мы прошли мимо, поздоровавшись, но они не обратили на нас внимания, занятые важным разговором.
– И не говори, – жаловалась бабушка Аня, – совсем другая жизнь пошла. С энтими реформами. Даже птички-голуби исчезли. Хлебца покрошить некому.
– И не говори, – вторила ей бабушка Маня. – Вишь, пшенца-то скоко скопила. Куды его девать? Воробьишкам скормила бы.
Эти бабушки были одинокие, и для них, конечно, большая радость – птичек покормить. Потому что на этих бабушек никто внимания не обращает. Кроме птичек, которые облепляли их, как два старых сухих дерева. Они и сами на птичек похожи – маленькие, взъерошенные, беззащитные…
Мы уже было совсем прошли мимо, но Алешка затормозил и стал делать вид, что рассматривает новую машину вредной тетки Модесты. Глазами рассматривает, а ушами прислушивается.
