Выйти из тьмы лесов, вдвоем, на залитую солнцем территорию, поросшую травой, без деревьев, где их встретил день, настоящий летний день, было большим облегчением, и они оба дружно вздохнули, громко, в унисон. Это произошло там, где пустынные пространства неожиданно сменились маленькими садиками под открытым небом, почти у самого Шара, бывшего небольшого городка на берегу Виона, который ныне, в окружении все расползающейся вширь долины, превратился в поселение неопределенного свойства, утратившее все признаки города, равно как и признаки находившейся здесь некогда деревни, но излучавшее благодаря почти полному отсутствию новостроек весьма солидный возраст.
Не сговариваясь, они попятились и сделали несколько шагов назад – он приблизительно девять, она – тринадцать, или наоборот, – чтобы попрощаться с лесами, – пока же, без всяких слов, было ясно одно: вечером, хотя еще будет по-летнему светло, они выдвинутся в сторону истоков реки, где под конец, если верить картам, у них уже не будет ни мостков, ни мостов, не говоря уже о дорогах; и даже хоть какие-то возможности пройти, на свой страх и риск, не были отмечены мелким пунктиром.
В настоящий же момент: существовало только сейчас! Воздух на просторах между и за небольшими садиками, вписанными в эту саванну и отделенными друг от друга обширными участками, поросшими травой, а в садиках по преимуществу овощи и корнеплоды, артишоки и картофель. Последний наводил на мысль, что он тут в этом пейзаже выглядит каким-то анахронизмом: во времена той сцены, которая разыгрывалась у них на глазах, картофель еще вовсе не разводили в Европе, и сказал об этом не кто иной, как молодой человек: «Картофель в эту картинку попал по ошибке – сэр Уолтер Рэли, который привез его из Америки морем, пребывал тогда еще на планете нерожденных!» После чего провожатый воровки фруктов сразу обрел, для этой истории, имя, которое сохранится за ним на все время действия эпизода с обоими персонажами: «Уолтер», через «У», похожее отчасти на «птичку», «галочку», что походило к его облику, или лучше «Вальтер». «Вальтер» и «Алексия».
Вальтер и Алексия шли на север по направлению к старому Шару, теперь все время рядом, по низине без деревьев, где было достаточно места не для одной только пары путников. Но они двигались не как пара, соблюдая скорее непроизвольную, совершенно естественную дистанцию – более естественной дистанции трудно себе представить.
Если бы не железнодорожные пути, которые постепенно разрослись до станционного парка, все эти представшие перед ними декорации могли бы обрамлять какое-нибудь действо, относящееся совсем к другой эпохе, давно прошедшей по обычному летоисчислению. Это впечатление складывалось не только из-за колокольни в Шаре, которая возвышалась теперь, как некогда, восемьсот, потом семьсот лет тому назад, потом полтысячелетия тому назад, под голубым небом (она возвышалась бы и под серым, желтым, красным), – и точно так же теперь, как и много веков тому назад, по всей речной долине были разбросаны домишки из известнякового и гипсового камня, вместе с немалым количеством полуруин и руин, которые как будто изначально уже были руинами, разве что чуть сдвинутыми, слегка, по отношению к своему первоначальному месту в общей картине местности. «Теперь и так же, как столетия тому назад?» «Так же. Точно так же».
Это совмещение в едином образе дня сегодняшнего и далекого прошлого выразительнее всего подчеркивалось скальными стенами, которые почти вертикально и в некоторых местах без всякой растительности, голые, особенно по одну сторону реки, где были «классические крутые берега» (отец), резко спускались с Вексенского плато вниз, в долину.
Дома, руины, колокольня и светло-серые гипсово-известняковые крутые прибрежные стены, – последние на два-три условных этажа выше, чем все местные строения, включая колокольню, – были сделаны из одного и того же материала, разросшиеся, устоявшиеся, все это, вместе взятое, включая скальные плиты и утесы, равно как и местность у их ног, излучало некую упорядоченность, подчеркивавшую бросавшуюся в глаза на первый взгляд хаотичную разбросанность домов, и сообщало окружающему свою правильность, подчиняя правилам, исчислявшимся не одними только тысячелетиями и распространявшимися так же, точно так же, на рельсы и весь, теперь, кстати говоря, целиком заржавевший, кроме двух пар рельсов посередине, станционный парк, как и на реку с ее многочисленными рукавами и отводными каналами, сейчас, сейчас и сейчас. «Сейчас это сейчас» могло означать и нечто совершенно другое, а «некогда» вовсе не обязательно должно быть «прошедшим». О, эти черноватые плети, вьющиеся по гипсовым утесам, по плитняку колокольни, по неотесанным камням стен домов, по оградкам вдоль дорожек, ведущих в поселок. О, эти пещеры там и тут, внизу, в скалах, где стоят припаркованные машины и тракторы рядом с отслужившими свое телегами.
