Я не могла и предположить, что она имеет в виду, но я и не уверена, что хотела бы это знать.
Все, что угодно, чтобы держать меня подальше от себя, я полагаю. Но, по крайней мере, меня не полностью выгнали из дома.
— Мне очень жаль, — выпалила я.
Она посмотрела на меня с любопытством.
— За всё это, — сказала я. — За то, что так внезапно здесь оказалась.
Она выглядела удивленной моим извинением.
— Не беспокойся об этом, — ответила она. — Ты не выбирала это.
Она не сказала, что я ей не в тягость. Я опустила голову. Беа встала, выглядя так, словно ей неудобно.
— Спокойной ночи, Джульетта, — сказала она, закрывая за собой дверь.
Во всем, что случилось, была одна вещь, которая еще больше сбила меня с толку — она не сказала ни слова о моем отце. Ни одного за все время.
Я полезла в ящик комода и достала пустой дневник. Я осмотрела обложку внимательнее, на этот раз, ища всякого рода знаки. На ней было лишь несколько случайных царапин, но внутри, почти у корешка был отпечаток имени, утонувшем в коже. Кира.
У меня перехватило дыхание. Эта вещь принадлежала моей матери — я держала в руках что-то ее! Что он делал в этом доме в задней части пустого комода? Может быть, это было то, что она оставила позади, то, что не имело значения. В конце концов, дневник был пуст. Большим пальцем я погладила страницы. Может, это бессмысленно?
Но, что если это не так?
Я легла на кровать, прижимая дневник к груди и прислушиваясь к насекомым, которые клекотали колыбельную.
Камилла. Однажды девушка с ее опекуном покинули безопасность дома, чтобы найти свою дорогу в большом мире.
— Это свалка.
— Этому месту просто нужен ремонт.
— Нет, это свалка, — Камилла посмотрела на Габриэля. — Люди никогда не будут здесь есть.
Она говорит по-японски, он — по-английски. Именно так они разговаривают многие годы.
— Будут, как только я закончу здесь, — абсолютно уверенно сказал он.
Он никогда не был неуверенным в том, что делал, почему в этот раз все должно быть по-другому?
Они стояли перед небольшим каменным зданием, вид которого был еще печальнее, чем тот, в котором его уличили. Сорняки росли из трещин на стоянке. Окна были грязными. Вывеска на фасаде рухнула. Им сказали, о прошлогоднем торнадо. Способ кончины здания не был так уж и важен для Камиллы — факт оставался фактом — это бесполезно. Габриэль же каким-то чудом превратил это в преимущество.
— Торнадо прошло прямо перед этим местом, но ничего кроме вывески не упало, — говорил он. — Твердое, как скала. И в любом случае, я бы заменил вывеску.
— Нужно заменить всё здание, — ответила Камилла. — Это церковь, Габриэль. Ты не можешь просто начать подавать круассаны и кофе в церкви.
— Вот почему мы реконструируем это здание, детка, — ответил он, улыбаясь и щурясь от солнца, пытаясь рассмотреть дорогу. — Видишь все эти машины? Это место имеет идеальное расположение. Там заполненная автостоянка бизнес-центра всего лишь в миле[1] вниз по дороге. А за углом школьная. Ты действительно не имеешь ни малейшего понятия, как Хэйвенвуд вырос за последние несколько лет, — упрекнул он.
— Большой или маленький, скидка на твой страх и риск, — торжественно произнесла Камилла.
— Ну, спасибо, Печенье Удачи.
Камилла вздохнула и откинула длинные вьющиеся волосы цвета золота от лица. Солнце отразилось в большом железном браслете, который облегал большую часть ее левого запястья. Это место изнемогало от зноя, не смотря на то, что уже стоял ноябрь. Погоде в южной части США не было равных. Уровень влажности делал воздух плотным. Она оставила ее любимую толстовку в машине. Да, внезапно у них появилась машина. Он является ее опекуном уже шесть лет, и у них никогда не было машины. Так же, как она никогда не была за пределами Токио, и не ходила в настоящую школу. Насколько ей известно, Габриэль никогда не открыл бы кафе, несмотря на его притязание о знании про них все. Токио в Алабаму? Серьезно?
— Почему мы здесь? — в отчаянии спросила она, уже в миллионный раз за сегодня.
— Для контроля за вандализмом, — ответил он.
— Ты знаешь, что я имею в виду.
— Спроси меня позже, — произнес Габриэль.
