Луиза чуть было не открыла рот, но удержалась. Ее разговоры с доктором Баласингам женского пола ничуть не были похожи на этот. Вполне современная женщина лет за тридцать, та отлично понимала проблемы Луизы при данных обстоятельствах. Она давала Луизе брошюрки, толковала о выборе — и все это с необычайным сочувствием. Здесь же все выглядело иначе.
— Видите ли… — Доктор Баласингам встал и прошелся по комнате. Луиза решила, что ей лучше посидеть. Было бы неловко разговаривать с ним, возвышаясь над его сияющей лысой головой. — Для вас это очень важный момент. Вы не имеете поддержки со стороны мужчины, причастного к этой проблеме, но вы тем не менее должны решить, каковы ваши чувства по отношению к вашему инфанту.
— Инфанту? — Слово удивило Луизу.
— Я говорю так потому, что мне случалось сталкиваться с подобными горестями. Вы должны все обдумать сами. Люди могут пытаться объяснять вам, как следует поступить. Они, понимаете ли, чувствуют себя свободнее, если близкий им человек принимает то же решение, какое приняли бы они. Но есть лишь одно существо, с которым вы обязаны считаться, и это вы сами. Как вы себя чувствуете?
Луиза ждала продолжения монолога. Только через минуту она сообразила, что ей задали прямой вопрос.
— Я себя чувствую… — Она поискала в своем словарном запасе подходящее слово, но не нашла иного, кроме самого обычного: — Меня тошнит.
— О, дорогая, здесь есть тазик, а я отвернусь, если вас это смущает.
— Нет. Я имела в виду, что меня тошнит от усталости, если вам понятно, о чем речь. Кажется, все это тянется уже целую вечность и я попала в чистилище.
— Ах, чистилище. Мне понятно ваше ощущение.
Он подошел к окну и до тех пор играл бахромой тюлевой шторы, пока не завязал один ее конец тугим узлом вокруг пальца. Для того чтобы высвободиться, ему понадобилась минута-другая. После этого он повернулся лицом к Луизе и сказал:
— Итак, мисс Твигг, вы приняли решение.
— Ну…
— Я считаю, что вы пришли сегодня сюда, так как на чем-то остановились. Если нет, то вам, вероятно, хотелось бы переговорить с моей женой.
— Да. — Луиза поправила ремень сумки у себя на плече. Из всех ее разговоров по поводу беременности этот был наиболее уклончивым. — Да, я намерена довести дело до конца.
— До конца? — Он открыл карие глаза и ждал продолжения.
— До того результата, который для меня неизбежен. Так получается.
Он кивнул, не выказывая ни одобрения, ни осуждения. Уселся снова в кресло и взял ручку.
— Итак, мисс Твигг, вы должны рассказать мне, почему приняли подобное решение. Я обязан сделать записи. Приношу извинения за бесцеремонное вторжение в душу, но медицина есть медицина, и к тому же таковы требования закона.
— Я понимаю. Ваша жена все объяснила мне досконально.
— Да-да. Она должна была. Четкий человек, не правда ли? — На губах у него появилась не совсем обычная, полная особого смысла улыбка.
Луизу внезапно осенило: он влюблен в свою жену! Она поняла и другое: жена его тоже очень любит, и ясно почему. На нее нашел приступ глупейшей романтики. Где они могли познакомиться? В медицинской школе? В семье родителей? Или лунной ночью на пляже, окаймленном пальмами? Она одарила доктора Баласингама сентиментальной улыбкой.
— Мисс Твигг?
— Да. — Перед ее мысленным взором предстал доктор Баласингам на коленях, одетый в саронг. — Дело в том, что мне тридцать два года, и у меня нет работы, нет и друга. Мои перспективы на будущее… ну… ограничены.
— Ах, ваши перспективы. — В карих глазах доктора Баласингама вспыхнула искорка надежды. — Любопытное словоупотребление. Вы, наверное, любите Джейн Остин[15]? Вы изучали английскую литературу?
— Нет. В университете я занималась биологией.
Он, казалось, огорчился.
— Но я видела по телевизору Колина Фирта.
— Он склонил голову набок, словно воробей, присматривающийся к хлебной крошке.
— Я говорил о шести больших романах. — Луиза выжидательно молчала, и врач, не получив ободрения, выпрямился в кресле. — Прошу вас, далее. Итак, у вас неважные перспективы.
— Совершенно верно. И мне одной не справиться, кроме того, я не уверена…
— Да?
— Я не уверена, что смогу содержать себя, не говоря уже о другом человеческом существе. — Луиза испустила долгий вздох. — Это было бы попросту недобросовестно. Я не хотела, чтобы это произошло. Чем больше я смотрю на детей, имеющих родителей, семью, которая их воспитывает и содержит, тем больше убеждаюсь, что не могу это сделать. Это было бы несправедливо, тем более что и моя собственная жизнь не устроена. Я ничего не могу дать ребенку, ничего не могу ему посоветовать, чему-то научить.
