Она подняла взгляд и посмотрела в карие глаза своей кузины. Во взгляде императрицы мелькало веселье.
«А», — подумала Сэндри, возвращая хрусталь в карман и выпрямляясь. «Моя кузина Берэнин знает, что ткань опасна, и проверяет меня. Вимэйси Лэдихаммэр вероятно уже сказала ей о магии в ткани. Поэтому берэнинская Леди Ризу оставила ткань завёрнутой, и поэтому не позволяет шёлку себя касаться».
— Что думаешь, Кузина? — поинтересовалась императрица. — Ткань такая восхитительная, я не хочу растрачивать её на мелочи. Мне следует использовать её для чего-то особенного, но не могу придумать, для чего именно.
«Две проверки», — сказала себе Сэндри. «Первая — чтобы увидеть, обнаружу ли я магию. Вторая — чтобы увидеть, насколько я политически хитра. Если я скажу ей вернуть подарок, то она поймёт, что я слишком глупа, чтобы понять или осознать, что это будет оскорблением для императора Янджинга — её наиболее могущественного соседа и, иногда, противника. То же самое будет, если я скажу ей уничтожить ткань или спрятать куда-нибудь подальше. Кроме того, какой-нибудь бедный слуга может захотеть полюбоваться на эту красоту, и погибнет исключительно из-за своего любопытства. Что я, по её мнению, делаю для Дедушки — только пишу за него приглашения на приёмы?»
Сэндри лихорадочно думала, пока завязывала обёртку вокруг смертоносной ткани.
— Имперское Величество, этот дар слишком великолепен, чтобы тратить его на тех, кто не способен по достоинству оценить вложенный в его создание труд, — наконец сказала она.
Она улыбнулась Ризу, затем снова посмотрела на Берэнин:
— Мы, жители западных земель, лишены утончённости, необходимой для восприятия этого произведения искусства. Но знаете, я практически уверена, что посол Янджинга — человек высокой культуры и острого ума. И он… это ведь он?
Ризу и Ишабал кивнули.
— Готова побиться об заклад, что посол тоскует по Янджингу, — продолжила Сэндри. — Дворянин из тех земель… ну, он вероятно является наиболее подходящим из находящихся в Наморне людей, способных по достоинству оценить эту ткань. Уверена, он будет весьма благодарен, если Ваше Имперское Величество даст ему эту частичку его родины в знак своего расположения.
У Сэндри не было её прежней связи с друзьями, но ей эта связь и не требовалась, чтобы почувствовать, как те расслабились. Они тоже ощутили, что с тканью что-то было очень не так.
Берэнин засмеялась и захлопала в ладоши, в то время как Ишабал кивнула Сэндри.
— Чудесно, Кузина! Ты восхитительно разрешила нашу дилемму. Ризу, немедленно убедись, что всё так и будет.
Когда Ризу ушла, унеся с собой ткань, императрица сказала топтавшемуся неподалёку от неё молодому человеку:
— Джа́к, глупый мальчишка, прекрати притворяться, что тебе не интересно. Клэйхэйм Сэндрилин фа Торэн, позволь мне представить тебе Сагхад Джа́кубэна фэр Пэ́ннэн? Джак — один из моих дражайших юных друзей. Он также соседствует с твоими поместьями у города Ки́лкойн.
Сэндри поняла, что проверку она прошла. Она улыбнулась и протянула весьма привлекательному молодому человеку свою руку. Крупный, широкоплечий, с чёрными как вороново крыло волосами и яркими каштановыми глазами, он был чарующе красив, и заразительно улыбался. Он поцеловал кончики её пальцев:
— Приветствую, прекрасная соседка, — сказал он располагающим, живым голосом. — Если вы когда-нибудь захотите одолжить чашу мёда, я буду рад помочь, хотя у столь милой[4] леди наверное никогда не бывает в нём недостатка.
— Я знаю, что это, — парировала Сэндри, слышавшая несколько вариаций на эту тему с тех пор, как переселилась в дом своего деда Ведриса. — Это — лесть. Прошу, больше так не делайте.
Джак надулся, глядя на императрицу:
— Великолепная леди, вы говорили, что лесть у меня хорошо получается.
— Получалась, до сегодняшнего дня, — с кошачьей улыбкой сказала ему Берэнин. — Боюсь, что наша кузина поразила тебя до состояния неуклюжести.
— Но я не могу в этом признаться, — возразил Джак. — Она скажет, что я снова ей льщу.
Сэндри хихикнула и высвободила свою ладонь, поскольку Джак её так и не выпустил:
— И не признавайтесь, — посоветовала она. — Вы почти вернули себе моё расположение.