Но наморнские дворяне скрепляли клятву отнюдь не так. Олфеон вытащил носовой платок и протянул его, держа за кончик:
— Можешь пожать вот это, — нетерпеливо сказал он. — И руку вытрешь заодно.
Он указал на Даджу:
— От тебя чтобы тоже не было магии. Эти двое?
Он указал на двух мужчин.
— Они эту ерунду видят. Бой будет закончен в мою пользу, если они поймают кого-то из вас на колдовстве.
— Невысокого они мнения о магах, а? — спросил Браяр.
Он резко дёрнул платок, затем отступил, чтобы снять сапоги и чулки.
— Нет, судя по всему. Дай мне знать, если захочешь, чтобы я проигнорировала правила. Ради тебя я готова настучать паре из них по голове, — предложила Даджа.
Олфеон сел на камень, чтобы снять свои собственные сапоги и чулки.
— Ты всегда была самой здравомыслящей из моих сестёр, — сказал Браяр, и хрюкнул, стягивая с ноги сапог. — Если меня убьют, просто сломай им колени. Смертной казни они не достойны.
Он снял второй сапог. После этого он приступил к сниманию с себя своих ножей, начиная с тех двух, до которых он мог дотянуться через карманы штанов, и заканчивая ножом с плоским лезвием, который висел у него под рубашкой на спине, прямо под загривком. Когда он закончил, образовалась горка из восьми ножей, не считая тех двух, что он оставил в сапогах. Дворяне в шоке уставились на ножи. Браяр продолжил:
— Хотя, если ты врежешь им по макушке, то череп провалится внутрь, поскольку там его ничего не поддерживает, и тогда ты сможешь эти черепушки продать Её Имперскому Величеству как горшки для комнатных растений.
Даджа покосилась на дворян, которые, судя по их виду, были бы рады немедленно наброситься на Браяра.
— Ставки, джентльмены? — холодно спросила она.
Даджа носила с собой во внутреннем кармане своей куртки небольшую дощечку и закреплённую на держателе угольную палочку, на случай если ей захочется что-то начертить. Сейчас она их использовала для того, чтобы записывать ставки, проверяя, чтобы каждый записал своё имя разборчиво.
Они были почти готовы, когда она услышала, как знакомый голос рявкнул:
— Что здесь происходит?
Она подняла взгляд. Это был Шан, тот самый, что был нынешним любовником императрицы.
Олфеон, снявший свой жакет и закатывавший рукава, зыркнул на Шана:
— Не твоё дело, фэр Рос.
— Ты думаешь, она обрадуется, если ты убьёшь её ручного садовника? — потребовал Шан. — Она будет злая как чёрт.
— Насколько я знаю, она рассердится на меня, если я помну одну из её игрушек, — сказал Браяр.
— Молчать, мужлан! — огрызнулся Олфеон.
Браяр посмотрел на Даджу и шмыгнул носом:
— Он такой нехороший, — жалостливо произнёс он.
Даджа спрятала дощечку и держатель с углём.
— Я это заметила. Тебе следует очень оскорбиться, и ударить его первым.
Как и замышлялось — эту сцену они разыгрывали ещё в старые добрые времена, когда между ними были узы, — этот обмен фразами заставил Олфеона броситься на Браяра, разведя руки. Браяр позволил ему подобраться на расстояние вытянутой руки, затем ушёл в сторону, всадив колено Олфеону в живот.
Даджа с интересом наблюдала за схваткой. «Он многому научился, пока был в отъезде», — подумала она, когда Браяр использовал новые броски и уклонения, чтобы раз за разом кидать Олфеона об землю.
Он был не настолько глуп, чтобы позволить более крупному мужчине схватить себя. Тогда Олфеон использовал бы свои вес и рост, чтобы опрокинуть Браяра. Вместо этого Браяр целился в нервные узлы, расположение которых изучал в медицинских целях, добавляя это к своему старому арсеналу уловок уличного бойца. В конце боя Браяр стоял, наступив Олфеону на шею, вдавливая правую часть его лица в траву, в то время как Олфеон отчаянно пытался его ударить. Когда он попытался схватить Браяра за ногу, Браяр лишь надавил сильнее. Наконец наморнец обмяк, глотая ртом воздух. Даджа подвела итоги. У Браяра был подбит один из глаз, имелось несколько царапин, разбитая губа, порванная одежда, ссадины и, возможно, растянутая связка на колене. У Олфеона были царапины на лице, растяжение запястья, сломанный нос, порванная одежда, и собственная коллекция ссадин.
— Заплатите до исхода дня, — крикнула Даджа тем, кто делал ставки и проиграл. — Расписки вместо настоящих денег не принимаются, и я очень сержусь, когда меня пытаются надуть.
