Мы бродили с Вильгельмом по папскому дворцу. Осматривали это неуклюжее, громоздкое здание на берегу Роны и, выйдя из холодных, каменных громад дворца, оказались на солнечном, ликующем берегу Роны и поднялись на обломок знаменитого моста через Рону.
— А ты знаешь историю этого моста? — спрашивает мой спутник.
— Нет, что-то не помню.
И облокотившись о каменный парапет моста, Виля рассказывает мне вот такую сказку:
— Жил пастушок Бенезет в Авиньоне. И однажды, пася стадо овец за городом, он вдруг услышал вещий голос: «Брось овец, иди к Роне и положи через нее мост возле папского дворца». Пастушок повиновался, пошел к Роне и подошел к епископу, который в этот час сидел с удочкой на берегу. Бенезет рассказал ему о своем видении, тот рассмеялся и послал его к судье. Судья выслушал его и, издеваясь, предложил ему поднять огромный камень, лежавший у судьи во дворе. Камень тот и тридцать человек не сумели бы поднять. И совершилось чудо — пастушок легко поднял камень над головой и перенес его на то место, где потом легла первая арка моста. После этого он прослыл среди горожан обладателем чудодейственной силы, к нему началось паломничество больных и калек, и он исцелял их. Он собрал столько денег за свои чудеса, что хватило на постройку моста. Так был построен мост через Рону, как раз при впадении в нее Сорги и Дюрансы. А в 1433 году после сильных дождей мост был снесен потоком, и осталась от него только та арка, на которой мы сейчас с тобой стоим.
И я вдруг вспомнила песенку, которую мы пели в моем детстве:
На мосту Авиньона всё танцуют да танцуют!
— Ну, эту песенку все знают, и я ее в детстве слышал, — засмеялся Виля, и мы вдвоем запели эту песенку.
— Больше, видно, этот мост ни на что и не годится. Кажется, здесь и до сих пор собирается в праздники авиньонская молодежь.
Через час, пообедав в какой-то маленькой таверне, мы вернулись в Арль, чтоб осмотреть музей Мистраля, им самим основанный.
Камарга, куда мы отправились на следующее утро, удивительное царство пастухов. Это заповедник на берегу моря. Это пустынные степи, озера, болота, и дикие стада черных быков с рогами полумесяцем, и дикие табуны белых лошадей. Кусты тамариска и камышей, марево над болотами, и массы розовых фламинго и других редчайших птиц.
Тысячу лет пастухи охраняют этот заповедник, на который в наше время отчаянно покушаются разные предприниматели, главным образом американцы, видя отличные возможности для построек современных санаториев и отелей. Но пастухи не отдают своего заповедника.
Озеро Ваккарес. То самое озеро, до которого добежала моя мистралевская героиня Мирей. Там-то она и увидела миражи, там с ней и случился солнечный удар, трагически закончивший жизнь этой прелестной девушки.
Стоим на берегу синего озера. Вдали видны райские птицы фламинго, они пасутся там розовым облаком. И ветер, горячий ветер.
— Ну, вот тебе Ваккарес, — говорю я Вильгельму, — вот тебе Камарга, ревниво оберегаемая пастушеством. Впервые сюда привез меня шеф пастухов Марсель Майан.
Неподалеку мы видим белые домики с крытыми тростниковыми крышами, скупые, простые, похожие на сарайчики с двумя оконцами. Пастухи живут здесь без семей. Семьи — в городках, дети учатся, а отцы пастушествуют. У каждого есть загон для быков, которых он метит своим клеймом и опекает. У каждого одна-две объезженные белые лошади, к быкам подойти нельзя, только подъехать. За продуктами ездят в город, какой-нибудь Сильвареаль или Эг-Морт. Быков держат для праздников боя быков в арльском колизее или в Ниме, но все эти животные дикие, поймать их можно только на лассо, хотя живут они в загонах, там же и их самки — коровы и телята. Молоком пастухи не пользуются, оно идет только для телят.
Мы стоим на берегу озера. Виля смотрит на трещины высохшей почвы, сверкающей белыми, искрящимися под солнцем налетами соли. Под ногами у нас снуют муравьи, над нами мечутся тучи москитов.
Я вынимаю из сумки листки рукописи «Мирей», которые специально захватила.
— Вот, — говорю я спутнику, — я нарочно взяла десятую главу своего перевода, чтобы прочесть тебе здесь, на месте, где Мирей получила солнечный удар. Вот слушай:
