Но ее может и не быть у Гидеона. Может, она уже подъезжает к аэропорту, откуда — ффу! — улетит в свою Юту. Поживет для начала у одного из братьев, подождет, пока продастся ее дом, а на вырученные деньги купит избушку на курьих ножках где-нибудь на высоте пять тысяч метров над уровнем моря — около ручья, где резвится серебристая форель. Она не ответит на мои письма и не будет подходить к телефону. Я когда-нибудь туда приеду, выслежу ее, но она сбежит через потайную дверь, спрячется в горах и не объявится, пока я не уеду. А по весне, когда начнется оттепель, ее найдут. Мертвую. Окоченела насмерть еще в феврале. Подзабыла, болезная, какими суровыми бывают зимы в горах. И не заготовила дров для печи.
Меня так расстроили мысли о ее разложившемся теле, что я не заметил Гидеона, пока он не подошел прямо к моей машине.
— Бонни у вас? — спросил я. — С ней все в порядке?
— Да, — вкрадчиво ответил Гидеон. Наверное, вид у меня был безумный. — Она спит.
Муз, местная шлюха, уже переметнулась на сторону Гидеона и старательно облизывала его ладонь.
— Наверное, она ужасно устала, — промямлил я.
— Вы не хотите зайти на минуту?
А в амбаре внутри было очень даже ничего. Потолок с арками и балками, Бог знает что поддерживающими. Гидеон представил меня своему приятелю, Джеффу, похожему на вышибалу из злачного ночного клуба. Он соизволил пожать мне руку, сказал «Рад познакомиться» и оглядел с ног до головы. Я догадался, что он ждет не дождется, пока я уберусь восвояси, и тогда они с Гидеоном наконец-то займутся делом.
С потолка свисала огромная люстра, изукрашенная барельефами с изображением овец, коров и свиней. Наверху, на лестнице, бывшей когда-то сеновалом, я увидел несколько закрытых дверей.
— Бонни в средней комнате, — пояснил Гидеон, заметив, что я смотрю наверх. Я решил, что сейчас он посоветует мне посерьезнее отнестись к ее чувствам и тому подобное, но он сказал только, как он сочувствует мне в связи с этой историей с братом. Я сказал ему, что мать звонила Патерно, но брат уже сделал признание на видеопленку — не столько потому, что хотел облегчить душу чистосердечным признанием, а скорее потому, что хотел казаться «своим парнем». Еще я рассказал ему о болезненном самолюбии Истона, о том, как они спланировали все это вместе с Саем, большим боссом. Сай и Истон, равноправное партнерство. Я сказал, что до сих пор не могу себе представить, как мог мой брат хотеть, чтобы Бонни отправилась в тюрьму нести ответственность за его преступление. Гидеон посоветовал: не принимайте это так близко к сердцу, самое страшное уже позади. Он сказал, что Ши позвонил Патерно и сообщил, что ордер на арест аннулирован, и они приносят миссис Спенсер глубочайшие извинения за причиненные ей неудобства.
— Как вы думаете, она отойдет? — спросил я.
— Она сильная.
— Знаю.
— Но на это уйдет некоторое время.
— Вы не возражаете, если я подымусь к ней? — спросил я.
— Когда мы узнали, что все обошлось, что дело на нее официально прекращено, и Билл Патерно позвонил… — Гидеон замешкался. — Бонни сказала, что вы скорее всего захотите навестить ее. Она попросила меня поблагодарить вас за все, что вы для нее сделали, но заявила, что вы с ней заранее договорились, что вам лучше не встречаться.
— Я хочу ее увидеть.
— А я должен ее защитить.
Мы уставились друг на друга.
— Опять мы с вами в конфронтации, — сказал он, — а поскольку это происходит на моей территории, я прошу вас уйти.
Он встал со стула.
Я тоже.
— Я хотел ей кое-что сказать.
— Я бы вам не советовал.
— Идите на хрен, Фридман.
— Сами идите туда же, Бреди.
Я попытался сосчитать до десяти, придумать, чего бы еще ему сказать, повежливее. Но дошел в счете только до двух.
— Послушайте, я ее люблю.
— Вы ее любите? — повторил Гидеон. — Вы, должно быть, очень любвеобильный человек. Вы и ту, другую, тоже любите.
— Это, конечно, не ваше собачье дело, но я не люблю ту, другую, поэтому де-юре и де-факто, Господин Советник, та, другая, больше не является «той другой», и ее место освободилось. А теперь я могу подняться и увидеть Бонни?
— Чувствуйте себя как дома, — сказал он.
