— Три евро за пятнадцать минут, пять за тридцать, семь за сорок пять, десять за час, — отчеканила она на чудовищном французском, даже не поднимая головы.
— Мне нужно сделать международный звонок.
— Наличными или кредиткой?
Она так и не подняла голову, и Николя заметил, что она красит ногти в черный цвет, причем не лаком, а обычным фломастером.
— Кредиткой.
Он хотел приберечь наличные, чтобы купить чего-нибудь поесть. Сам он ел редко, а Ската не ела вообще, но ребят-то надо кормить.
— Первая кабинка. Все инструкции на стене.
Николя вошел в кабинку и плотно прикрыл стеклянную дверь. Она приглушила крики студентов, но в кабинке воняло тухлятиной. Николя быстро прочитал инструкции и достал из бумажника кредитку, по которой купил горячий шоколад для близнецов. Карточка выдана на имя Ник Флеминг, под которым он прожил последние десять лет. Наверное, Ди и Макиавелли смогут разыскать его по этой карте. Фламель знал, что такие полномочия у них наверняка имеются, но с едва заметной улыбкой подумал: «Какая, собственно, разница?» Это будет всего лишь значить, что он в Париже, а они и так уже в курсе. Следуя инструкциям на стене, он набрал код доступа к международным звонкам и номер, который Софи извлекла из воспоминаний Аэндорской ведьмы.
В трубке послышались щелчки, затем на расстоянии почти девяти тысяч километров от Парижа зазвонил телефон. Ответили после второго гудка.
— «Оджаи-Вэлли ньюс». Чем могу помочь? — Голос молодой женщины звучал на удивление четко.
Николя нарочно изобразил сильный французский акцент.
— Доброе утро. Точнее, добрый вечер. Я безумно рад, что вы еще работаете. Вас беспокоит месье Монморанси, я звоню из Парижа, Франция. Я корреспондент газеты «Монд». Только что видел в Интернете, что у вас сегодня жаркий вечерок.
— Боже, как быстро разлетаются слухи, мистер…
— Монморанси.
— Да, Монморанси. У нас и вправду вечерок задался. Чем могу помочь?
— Мы хотели бы включить заметку в вечерний номер. Возможно, на месте происшествия есть какой-нибудь репортер?
— Вообще-то все наши репортеры сейчас там.
— Нельзя ли мне получить некоторую информацию? Меня устроит краткое описание с места событий и комментарии.
Когда немедленного ответа не последовало, он тут же добавил:
— Вы можете рассчитывать на приличное вознаграждение.
— Погодите, я посмотрю, можем ли мы соединить вас с кем-нибудь из репортеров на улице, мистер Монморанси.
— Мерси. Буду вам очень признателен.
В трубке снова затрещало, а потом наступила длинная пауза. Николя догадался, что секретарша говорит с корреспондентом, прежде чем перевести звонок. Снова щелчок, и девушка сказала:
— Соединяю.
Николя хотел поблагодарить ее, но тут в трубке раздался другой голос.
— Майкл Кэрролл, «Оджаи-Вэлли ньюс». Насколько я понял, вы звоните из Парижа? — В голосе мужчины прозвучало удивление.
— Именно так, месье Кэрролл.
— Как быстро разлетаются слухи, — сказал репортер, повторив слова секретарши.
— Интернет, — небрежно ответил Фламель. — На YouTube выложили видео.
Алхимик даже не сомневался, что в сети действительно уже есть видео из Оджаи. Он обернулся и окинул взглядом интернет-кафе. Оттуда, где он стоял, виднелись шесть компьютеров, и каждый отображал страничку на разных языках.
— Меня попросили подготовить материал для нашей рубрики «Культура». Один из редакторов был в вашем прекрасном городе и купил несколько потрясающих сувениров из стекла в антикварной лавке на Оджаи-авеню. Не знаю, слышали ли вы о такой, там продаются только зеркала и стекло.
— «Антиквариат Ведьмерли», — тут же ответил Майкл Кэрролл. — Да, я ее хорошо знаю. Боюсь, она была полностью разрушена при взрыве.
У Фламеля перехватило дыхание. Геката погибла, потому что он привел близнецов в ее царство теней. Неужели и Аэндорскую ведьму постигла та же участь? Он облизал пересохшие губы и проглотил комок в горле.
— А хозяйка, миссис Ведьмерли? Она…
— С ней все в порядке, — ответил журналист, и Фламеля охватила волна облегчения. — Несколько минут назад я брал у нее интервью. Она в превосходном расположении духа для человека, у которого только что взорвали магазин. — Он рассмеялся и добавил: — Говорит, что если так долго живешь, как она, то уже ничто не удивляет.
