— Ты за калебасой пришел? — закричал правитель, увидав Сибри. — Убирайся-ка лучше поскорее, а то я прикажу страже бросить тебя в темницу.
— Нет, — успокоил его Сибри. — Я принес тебе еще одну волшебную вещь.
Тут Сибри вытащил из-за пазухи булыжник и протянул правителю. Тот рассердился.
— Ты хочешь меня удивить этим грязным булыжником?! Убирай…
Правитель не договорил этих слов, потому что получил сильный удар в лоб.
— О, проклятый камень!!!- завопил правитель.
— Проклятый булыжник! — вторила стража.
И камень тут же стукнул каждого по голове, да так, что моментально вздувались огромные синие шишки.
— Уберите этот проклятый камень! — неистовствовал правитель, натягивая на голову бубу.
— Эй ты! — трясла стража Сибри. — Забирай свой булыжник!
Стражники тут же прятались за Сибри, но камень подскакивал и звонко щелкал их по макушкам, затылкам и лбам. Тогда правитель и стражники побежали по деревне, плюясь и ругая камень всякими нехорошими словами. А он скакал за ними и бил, бил. Наконец устал и свалился под акацией. Там он, наверно, лежит и сейчас. Если, конечно, его кто-нибудь не поднял.
А Сибри тем временем нашел во дворце правителя свою калебасу и немедля возвратился в деревню. С тех пор все, кто заглядывает в хижину Сибри, едят вкусный кускус. Я его тоже пробовал, когда был в гостях у Сибри. Это самое вкусное кушанье, которое мне довелось отведать на берегах Нигера. Если вы мне не верите, идите к Сибри в гости и попробуйте сами каши из волшебной калебасы. Сибри всех угощает. А живет он в хижине под самым большим балансаном, что растет у манговой рощи.
Как поссорились слон и бегемот
Ранним тропическим утром пришел я к Нигеру с удочкой и банкой червей.
Я плохой рыбак. Просто хожу любоваться прозрачно-голубой рекой в утренней сиреневой дымке. Низкие берега поросли старыми сильными деревьями, подступившими к самой воде.
Я подолгу смотрю в светлую реку и уже не могу понять, где кончаются ветви настоящих деревьев и начинаются отраженных. Все переплелось… Будто в глубине Нигера, а не в высоком небе, плывут чистые облака-корабли, и раздольная река таинственно бормочет свои сказки. Будто слушают ее непроснувшиеся деревья и вдруг встряхиваются от дремоты, колышут ярко-зелеными ветвями, еще не спаленными знойным апрельским солнцем, не иссушенными пыльным ветром пустыни, и в свою очередь ведают Великой реке были и небылицы саванны.
Здесь, на берегу Нигера, увидел я лукавого озорника африканского зайца. Я закинул удочку подальше в мягкую ясную воду и уселся на пенек, как вдруг затрещал валежник и из кустов выпрыгнул, едва не в руки мне, серый, длинноухий, пушистый, совсем обычный заяц. Он тут же перемахнул через меня и застыл на ближнем камне. Скоро он встряхнулся и стал преспокойно чесать лапой за ухом. Однако хитрых, серо-зеленых глаз с меня не спускал.
Что за удивительный заяц! Я протянул к нему руку — познакомиться, пожелать доброго утра, но он тут же исчез в прибрежных кустах.
Я забыл про удочки: сидел и смотрел на кусты, на тропинку в лес: может, еще кто-нибудь явится ко мне?
…Из-за огнецвета вышел к берегу старый Мусса. Я тут же рассказал ему про удивительного зайца.
— Чесал лапой за ухом? — спросил Мусса.
— Чесал, чесал. А ты с ним знаком, Мусса?
— Ты тоже скоро познакомишься, — усмехнулся старик. — Самый знаменитый житель саванны. Послушай-ка, что учинил в лесу этот лукавец.
Ты ведь знаешь, что вода в Нигере холодна даже в самые жаркие месяцы и сразу прогоняет сон. А заяц — большой соня и окончательно просыпается только после умывания. Вот он и повадился бегать по утрам к реке полоскаться вон у той излучины. Прискакал он однажды на заре к своему месту, глаз не открывает, лапу в воду сует, ежится от прохлады и слышит, как кто-то фыркает и сопит. У зайца уши тут же поднялись и глаза открылись без умывания. И видит он: сидит на берегу слон и, позевывая, беседует с бегемотом. Заяц притаился в кустах. Ты ведь знаешь, что это от любопытства у него такие длинные уши. Очень уж любит подслушивать, хотя и знает, что нехорошо.
— Ты, бегемот, самый сильный и красивый среди жителей Нигера, — говорил слон и дружелюбно помахивал хвостом. Бегемот от удовольствия жмурил маленькие глазки и громко сопел.
