Не дожидаясь, когда я покину оружейную лавку, продавец резко куда-то умчался. Я его понимаю, организм требует немедленного освобождения от накопившихся шлаков. Ничего, добежать успеет, еще и покряхтит, и глазенки повыпучивает, прежде чем из него начнет вываливаться.
Усмехнувшись, я отодвинул тяжелый брус дверного засова и вышел на свежий воздух. После того, как удерживаемая мощной пружиной дверь захлопнулась за моей спиной, я посредством психокинетического конструкта задвинул засов обратно в паз — не хватало, чтобы за время отсутствия продавца на рабочем месте его лавку обнесли какие-нибудь ушлые ребята. Затем с легкой душой пошагал по тротуару, напевая себе под нос неожиданно всплывшие в памяти слова песенки:
Твори добро на всей земле,
Твори добро другим во благо.
Не за красивое спасибо
Услышавшего тебя рядом…
Признаться, исполнитель этого шлягера девяностых мне категорически не нравится из-за своей откровенно гомосексуальной наружности и тошнотворной манерности, да и слова какие-то не очень внятные, однако навеяло и ничего с этим не поделать.
Через два квартала от оружейного магазинчика я был остановлен проходящим мимо военным патрулем. Молодцеватый парнишка с погонами лейтенанта тут же решил докопаться до слоняющегося без дела военнослужащего:
— Сержант, представьтесь и предъявите документы!
— Сержант Воронцов, следую после кратковременного отпуска к будущему месту службы! — отрапортовал я, прикладывая руку к пилотке.
Лейтенант самым внимательным образом проверил все переданные ему документы, главное отметки о прибытии и убытии.
— На Кавказский фронт, — возвращая документы, констатировал с нескрываемой завистью в голосе лейтенант. — Меня не пускают. Рапортами комполка завалил… Ладно, — парень махнул на прощание рукой, — желаю удачи, сержант! Может когда увидимся, я все-таки постараюсь своего добиться.
Козырнув на прощание, я осмотрелся и, заметив неприметную вывеску над входом в книжный магазин, потопал в интересующем меня направлении.
Как-то все хорошее в жизни очень быстро заканчивается. Не успел приехать в поместье своей опекунши и вот уже снова во Владимире. Вечером пассажирский на Нижний Новгород. Оттуда гражданским пароходом до Астрахани. Далее мой путь сокрыт туманом войны. Не совсем, конечно, но кто знает этих отцов-командиров, что у них на уме.
Стоило лишь припомнить недавно проведенные в родных местах (именно в родных и никак иначе) несколько незабываемых дней, накатили воспоминания. Отпуск был приятен, хоть и краткосрочен. Так никто же долгосрочного и не обещал.
По прибытии в Боровеск решил не рисковать (мне лейтенантов Орлова с Семипольским за глаза), отправился на стоянку гужевого транспорта. Там неожиданно увидел добролюбовского железных дел мастера Васисуалия Дмитриевича Ракшеева.
Обрадовались, обнялись, как старые приятели. Осмотрев меня со всех сторон в военном прикиде, Митрич пробасил:
— Ну ты даешь, Андрюха, не успел в армию попасть, ужо чинами обзавелся.
— Полноте, Митрич, какие нафиг чины?! Всего лишь сержант. Сам-то какими судьбами здесь оказался?
— Шуряк — брательник женин из-под Глухова должон вскорости подъехать. Погодь чуток, дождемся Петра и тебя заодно домчу с ветерком.
— А чего не подождать? — не стал отнекиваться я. — Только по дороге мне нужно наведаться в Военную Канцелярию. Ты не против?
— Конечно не против, Андрей, оно и торопиться особливо некуда. Все равно день козе под хвост. Гулянка намечается по поводу приезда сродственника. Хошь, давай к нам — посидим, выпьем, поешь нормальной пищи? Оно ведь в армиях, грят, с кормежкой не ахти.
— Брешут, нормально в армии с кормежкой, и аппетит всегда в наличии, особенно после марш-броска верст с пятнадцать или многократного преодоления полосы препятствий.
— Ну да, ну да, — кузнец почесал неожиданно причесанную и подстриженную шевелюру — похоже, супруга расстаралась по случаю приезда «сродственника», — бывает молотом так намахаешься, жрать хотца, аки волчаре в зимнюю бескормицу.
Я посмотрел на этого здоровенного мужика, в общем-то совершенно безобидного, если, конечно, его не трогать. Хотя только на моей памяти он три раза гонял деревенских с оглоблей в руках. Хоть и по пьяной лавочке, но за дело. Доведут всякими претензиями к качеству ремонта своего изрядно покоцанного сельхозинвентаря, Митрич примет на грудь с четверть домашнего самогона, взъярится и айда гонять селян, душу, значит, отводить. А не замайте по пустякам и не будите лихо, пока оно в кузне сидит. Помню наше первое с ним дельце. Так для меня мелочь, а кузнецу прибыток, да еще какой. Три сотни садовых буров продал в среднем по два рубля. Выручил аж шестьсот рубликов серебром, весьма неплохие деньги для сельского жителя. Пытался отдать мне мои честно заработанные шестьдесят целковых. Отказался с условием, что любые мои хотелки кузнец будет реализовывать в первую очередь, разумеется не бесплатно. Бизнес с садовыми бурами Ракшеев собирался расширить и углубить, но я отсоветовал, поскольку в самое ближайшее время, желающих повторить его финансовый успех появятся неисчислимые толпы, а дважды, как известно, в одну реку не войти.
