Вольная Пустошь - страница 71

— Тебе понятно? — снова рявкнул плоскоголовый гоблин.

— Да, да, господин, он всё понял, — заверещал второй низкопузый гоблин, бросаясь на помощь брату. Схватив беднягу под руки, он помог ему подняться, стараясь при этом не касаться кровоточащих свежих ран. — Этого больше не повторится, господин. Даю слово.

Плоскоголовый гоблин презрительно сплюнул.

— День, когда я поверю вашему сброду на слово, будет последним в моей карьере, — бросил он. — Приберитесь здесь! — рявкнул изверг, указав на пол. Жидкий металл уже успел застыть, превратившись в фигуру неправильной формы.

— Эй, вы! — добавил он, пригрозив хлыстом притихшим крох-гоблинам. — Помогите им.

Трусливо поглядывая на вёрткий хлыст охранника, крох-гоблины подбежали к братьям, поднатужившись, подняли тяжёлую глыбу и потащили её к плавильной печи.

В цехе стоял нескончаемый шум, раздетые до пояса рабочие-невольники трудились не покладая рук. Кочегары и грузчики, плавильщики и чернорабочие вкалывали из последних сил, пытаясь выполнить установленную норму.

Брёвна и поленья летели в огонь, в плавильной печи руда превращалась в железо, свисающие с потолка тяжёлые мульды заполнялись жидким металлом и быстро охлаждались. Воя процедура занимала не больше часа.

И каков результат! Огромные кривые наточенные косы только и ждали, когда их вынесут из литейных цехов.

Бригада несчастных гоблинов с трудом дотащила свою ношу до плавильной печи.

— Раз, два, три. Бросай! — закричал один из крох-гоблинов.

Поднатужившись, бедолаги запихнули неподатливую глыбу в жерло печи. Раздался всплеск, шипение, повалил едкий дым, и негодный слиток растаял, как масло на сковородке. В тот же миг высоченный низкопузый гоблин повалился на пол.

— Вставай, — взмолился его брат, затравленно озираясь по сторонам.

— Не могу, Хиб! — последовал тихий ответ.

— Но ты должен, — не унимался Хиб. — Иначе они снова тебя изобьют. — Он покачал головой. — Я не могу потерять ещё и тебя, Румпель. Я устал от потерь. Раддера и Рила больше нет. Но ты должен жить.

ууууу!

Пронзительный гудок оповестил об окончании смены. Стук молотков и визг рашпилей стих, гоблины с облегчением побросали рабочие инструменты, уступая место следующей смене.

— Благодарение Земле и Небесам, — пробормотал Хиб. — Пойдём, Румпель. — Он потянул раненого за руку. — Пора отдохнуть.

Румпель с трудом поднялся на ноги и позволил вывести себя на улицу. Всё его тело было словно охвачено огнём, уши безвольно повисли, голова шла кругом.

Длинной вереницей утомлённые гоблины вытекали из дверей цехов, а мимо в противоположном направлении брели их несчастные сменщики. Пошёл дождь. Капли только бередили раны на теле низкопузого. После жаркой кузницы промозглый вечер обжигал Румпеля холодом.

— Я… б… б… больше не м… м… могу… — запинаясь, пробормотал он. Его истощённое тельце сотрясалось от кашля, с которым на Опушке Литейщиков все рабочие были знакомы не понаслышке.

Хиб искоса поглядел на брата. Он отметил неестественную бледность его кожи, тёмные круги под глазами и слезящийся немигающий взгляд, свойственный тем, кто уже глядит в другой, более счастливый и безмятежный мир. Такой взгляд он уже видел у Рила и Раддера незадолго до их смерти.

— Потерпи, братишка, — попросил Хиб. — Я перевяжу твои раны и отыщу какую-нибудь снедь. — Он слабо улыбнулся. — Всё будет хорошо, вот увидишь. — Больше всего на свете Хиб хотел бы сам верить в то, что говорит.

Дождь разошёлся не на шутку, братья по колено увязли в грязи. Но вот показался сарай, который успел стать домом для них и ещё семнадцати невезучих гоблинов. Хиб помог Румпелю подняться по трём шатким ступеням и толкнул дверь.

В лицо пахнуло затхлым запахом гниющей соломы, крови и пота. Гоблины ввалились внутрь.

— Закройте дверь! — буркнул кто-то и зашёлся раскатистым кашлем, который тут же подхватили другие обитатели сарая.

— Тихо! Тихо! Да тихо же вы, проклятые! — закричали из дальнего угла.

Хиб дотащил Румпеля до соломенных тюфяков, заменявших им тёплую постель. Позабыв на миг о кровоточащих ранах, Румпель рухнул на тюфяк и тут же взвыл от боли.

— Замолчите вы! — снова раздался чей-то раздосадованный крик. — Я пытаюсь уснуть!