– Папа, мне холодно… – жалобно тянет Аами, высунувшись из возка.
Я улыбаюсь в ответ, подъезжаю поближе и выхватываю малышку из саней, сажаю её впереди себя на Вороного, укутываю своим плащом на волчьем меху. Девочка радостно улыбается. Хитрюга! Во-первых, она уже привыкла ко мне, и я думаю, скоро станет считать меня отцом по-настоящему. Во-вторых, ей нравится ехать вместе со мной на большом и сильном коне. В санях не холодно, наоборот, даже жарко, потому что они закрыты тёплым пологом и там установлена небольшая печка, отапливаемая углём или сланцем.
Но есть ещё одна причина, по которой маленькая саури попросилась ко мне. Мы въехали на последний перевал, внизу расстилается громадная стройка, где копошится множество народа. Мы – это я, три всадницы, Льян, Иолика и Умия, затем двое саней, в первых находятся лекарь Долма, его жена Гуль и внучка Шурика, а во вторых – Каан, служанка моей дочери, и в них малышка отдыхает, когда устаёт. Полчаса назад мои воины отделились от меня и направились в своё расположение, находящееся в одной из горных долин. Женатые, которых очень немного, уже разъехались по своим домам. Так что мы прибываем очень скромно, тихо и – внезапно. Я строго-настрого запретил посылать гонцов и птиц в замок с извещением, что возвращаюсь. Хочу сделать моим женщинам приятный, или не очень, сюрприз. Так сказать, возвращается муж из командировки домой, а там… Шучу, конечно.
Пока то, что я вижу по пути, меня радует. Людей, на глаз, около тысячи. Высятся уже готовые кирпичные стены, накрытые стропилами. По ним муравьями ползают кровельщики, укладывая черепицу. День солнечный и тёплый, по нашим, разумеется, меркам. Тушурцы отчаянно мёрзнут, несмотря на то что Каан, к примеру, вообще напялила на себя тулуп, доху, да ещё зарылась в меха, а печка просто светится от жара. Легче всех переносит холод, как ни странно, Долма. В молодости он немало попутешествовал, так что ему знакомо всё: и жара и стужа. Ну а у нас сейчас самый конец зимы. Скоро начнутся метели, и, по-видимому, из-за этого все строители спешат подвести здания под крыши, закрыть их сверху, и когда подуют ветры, то работать уже внутри строений, в тепле и удобстве занимаясь внутренней отделкой…
Аами тянет меня за рукав:
– Папа, а это твой дом?
– Мой, доченька. Правда, его пока строят, но мы будем жить вон там… – показываю рукой на мой родовой замок.
Он заново отремонтирован, и свежие кирпичные стены буквально сияют на солнце, отливая коричнево-красным светом. Ого! Замечаю новое – на крыше главной башни, где расположены мои покои, появилось нечто необычное: большая, сверкающая на солнце стеклом теплица. Ооли. Точно её работа! А на душе сразу теплеет при её имени… И одновременно в сердце заползает тревога – примет ли она меня как своего супруга? Сможет перешагнуть через ненависть и злобу, взращиваемую кланами по отношению к людям? Будем надеяться…
Между тем рабочие нас заметили, то один, то другой на миг отрывается от своих дел и прикладывает ко лбу ладонь, прикрываясь от яркого солнца, пытаясь понять, кто пожаловал. Узнают или нет? Впрочем, если только по коню и плащу… Или…
– Ой, папа… – Аами буквально вжимается в меня, вцепившись изо всех своих силёнок в мой китель под плащом: – Папа, я боюсь, боюсь!!!
Она начинает бледнеть при виде того, как вдруг вся толпа, кишащая внизу, срывается с места и ломится прямо по целине, перепрыгивая через канавы и строительные леса, нам навстречу.
– Не бойся, доченька. Не бойся. Они бегут не убивать нас, а здороваться.
Спрыгиваю с Вороного, саури остаётся в седле, а я беру жеребца под уздцы и иду уже шагом по расчищенной и плотно укатанной дороге. Из окошек возов высовываются, любопытствуя, тушурцы и тоже пугаются и прячутся. Льян и сестрёнки пришпоривают своих коней, вырываясь вперёд, но я вскидываю руку, и они снова выстраиваются в походный порядок. Первые люди уже почти рядом и, увидев, что это действительно я, живой и здоровый, смотрят на меня с тревогой. Где же остальные солдаты, которые уходили со мной? Но я останавливаюсь и под вопрошающими взорами произношу:
