— Вы сохранили обертку?
— Естественно.
Пинюш вынимает из портфеля, сделанного из кожи иззябшей овечки, семь кусков бумаги, аккуратненько сложенных в четыре раза, с отпечатками замечательного клише. Шесть из семи на крафт-бумаге. Седьмой кусок с одной стороны зеленый, с другой белый.
— Что ты уже предпринял? — спрашиваю я Пино. Старый хрыч — превосходный сыщик, и я не сомневаюсь, что он должен был серьезнейшим образом раскрутить дельце.
— Я расспросил господина Фуасса о его окружении. Я осведомился, не нанес ли кто-либо когда-либо ему какого-то материального урона, чтобы потом возместить…
— Никогда! — перебивает Фуасса.
— Он не контактировал ни с кем после получения пакетов: никаких телефонных звонков, никаких угроз — ничего! Я опросил все посылочные отделы почтовых отделений и ничего не узнал. Служащие не помнят отправителей пакетов. К тому же этот неизвестный мог и не отдавать их на взвешивание, а наклеивать марки и бросать в почтовый ящик. По мне, так это дело рук психа.
— Но дьявольски богатого психа, — вздыхаю я. И меняя тему разговора: — Что, мой кузен Гектор все еще работает в твоем агентстве?
— И как! Ты знаешь, у него действительно способности! Сейчас он на расследовании в Лилле. Вчера вечером поехал на своей «лянчии загато».
— У Гектора «лянчия»! — удивляюсь я.
— А почему бы и нет? Мы процветаем!
Но так как сейчас не время крахмалить чистое семейное белье перед посторонним, я возвращаюсь к основной сиюминутной заботе.
— Короче, господин Фуасса получил четырнадцать миллионов старых франков от неизвестного, который и желает им оставаться, и у него, то есть Фуасса, нет ни малейшей идеи, чья это щедрость?
— Именно так, — соглашается Фуасса Жерар.
— Превосходно, я займусь вашим делом, — обещаю я. — Оставьте мне упаковку.
Удрученные усы Пинюша повисают, как шерсть спаниеля, вылезшего из болота без утки. А на что он надеялся, предок? Что я тут же натяну рыцарские доспехи и покину курятник на всех парах, чтобы заняться его старым волынщиком?
— Если бы вы могли действовать побыстрее! — умоляет рантье. — Я очень боюсь, понимаете, ибо уверен, что тут что-то кроется.
— Я подключусь к делу прямо сегодня, — уверяю я. — Ваш адрес, господин Фуасса.
— Воскрессон, аллея Козлят, 18.
— Профессия?
— У меня астма, — начинает он. Не успел я про себя удивиться такому впечатляющему занятию, как мой собеседник продолжил:
— У меня бывают ужасные приступы, поэтому я был вынужден уйти в отставку. В прошлом году я продал свою гостиницу у Восточного вокзала и живу на сбережения.
— И они значительны? Извините за вопрос, но в этом случае нельзя пренебрегать никакими деталями.
— Скажем, средние, — отвечает Фуасса, не запятнав себя. — Я живу хорошо, но не могу вывернуться наизнанку…
Этот тип не может, значит, быть гуттаперчевым мальчиком, поскольку он не может вывернуться наизнанку. Так, проедем.
— Есть у вас при себе образец присланных банкнот?
Фуасса кивает Пино. Барахольщик извлекает из своего сверкающего портфеля семь бумажек по десять тысяч франков.
— Я вынул наугад по одной из каждой посылки, — говорит Фуасса.
— Забыл тебе сказать, — прерывает Пинюш, — я проверил по банковским номерам, не находятся ли они в розыске. Увы, нет. К тому же, они еще и настоящие, совершенно настоящие.
— Тем не менее оставь-ка их у меня. Последний пакет вам прислали когда, дорогой месье?
— Уже четыре дня.
— Следовательно, восьмой не запоздает, если будет восьмой! Отправление всегда происходило в один и тот же день?
— Нет, но вроде в начале недели: в понедельник или вторник, — провозглашает дорогой Пинюш.
Решительно, сидящий напротив собрат сделал все, что должен делать хороший легавый в подобном случае. Да, зацепиться будет трудновато. Этот тип дельца, запутанного с самого начала.
Я, в конце концов, поднимаюсь, чтобы показать моим визитерам, что беседа закончена. Верный способ, применяемый на всех широтах всеми деловыми людьми, за исключением безногих.
Провожая их до калитки (как сказал бы поэт), я шепчу в слуховой канал ископаемого, позаботясь выбрать нужное ухо: «Как только отвяжешься от него, позвони мне».
