– Значит, живых там больше нет, – наконец сказала она. – И тела сжигать больше некому.
– Целая община вымерла, – откликнулась Кетура.
Она смотрела на пустую улицу, слегка приоткрыв рот. Здания покрывал тонкий слой пепла, поднятого ветром на воздух и просыпавшегося над каменными стенами. Несколько деревянных ставней, оставшиеся полуоткрытыми, походили на глаза мертвых людей. В домах не ощущалось ни малейшего движения.
Зигрид посмотрела на Кетуру твердым взглядом.
– Мы уже ничем не сможем им помочь. Пошли, дорогая. – Она протянула руку молодой женщине, и та за нее взялась. – В крепости еще достаточно людей, которым нужна наша помощь.
В другом районе крепости Роупер также патрулировал улицы. В очередной раз за ним неотступно следовал несгибаемый Хелмиц. Роупер взглянул на своего спутника, шагающего упругим шагом. Тому, казалось, было совершенно наплевать на разворачивающееся вокруг них опустошение.
– Что тебе здесь делать, Хелмиц? Иди домой, со мной ничего не случится. Уворен наверняка надеется, что вскоре меня свалит чума. Я не могу допустить, чтобы болезнь унесла еще и тебя. Иди домой.
– Никуда я не пойду, лорд.
– Это приказ, Хелмиц. Уходи!
– Я не понимаю таких приказов, лорд, – ответил Хелмиц весело.
– Ума не приложу, как такой безумец, как ты, мог дожить до своих лет.
– Сам удивляюсь, лорд.
Роупера тронула верность Хелмица, но он не хотел, чтобы на его совесть легла еще одна потерянная жизнь. Особенно так близко. Его великодушие сыграло с ним злую шутку: он все сильней и сильней испытывал чувство вины за то, что продолжал пользоваться преданностью тех, кто был ближе… Несмотря на совершенную им ужасную ошибку.
Трупный дым висел на его плечах свинцовым плащом, заставляя сердце ныть болью. Он никогда не задумывался, почему захотел править. Теперь, оглядываясь назад, он предполагал, что захотел власти, потому что готовился к этому всю жизнь, а еще – оттого что альтернативой стала бы только смерть. Уворен пытался отнять у него власть, и, естественно, ему пришлось сопротивляться. Он никогда об этом не думал всерьез. Но теперь, стоя ночью рядом с баррикадой и наблюдая за тем, как ослабленные дрожащие люди поджигают сложенные в кучи мертвые тела тех, кого они любили; теперь, когда он всматривался в бледные лица солдат, которые были вынуждены обречь своих друзей и знакомых на это безмолвное, бесславное заточение, – он уже не знал, хочет ли на самом деле власти. Но признаться в этом он не мог никому. Ни Кетуре. Ни Грею. А особенно не мог Текоа. По этой дороге можно было идти только вперед. Если вдруг он признается, что считает себя негодным для этой работы, то все остальные очень быстро с ним согласятся.
Если не хуже…
Вернувшаяся вечером Кетура была непривычно молчалива и насупленна. Быть может, она пришла в ужас от того, что видела, и от того, за какого человека, на самом деле, вышла замуж? Уж пусть лучше будет так, чем по-другому: не дай бог, невидимая инфекция перенеслась по воздуху и попала в ее легкие…
Не проходило ни одного совета без того, чтобы Уворен не упрекнул Роупера. В этом он стал настоящим экспертом.
– Ты пытался проявить справедливость по отношению к согнанным со своих земель восточным гражданам. В чем должна состоять справедливость теперь – после того, как их разбила чума? Где найти справедливость тем гражданам крепости, кто благополучно вернулся с войны и должен теперь наблюдать, как умирают их любимые – гораздо более страшной смертью, чем та, которую может даровать поле боя? Делая широкие жесты, Роупер, ты даже не задумывался о всех возможных последствиях, да?
Не задумывался. Таким должен был быть честный ответ. Но ошеломленный Роупер встал и начал зло говорить о том, что они делают все возможное; что они стали действовать сразу, как только узнали о беде. Он говорил так до тех пор, пока не заметил, что даже союзники качают головой, слушая его оправдания.
Когда он замолчал, стали вставать один за другим ближайшие сторонники Уворена и говорить слова против Роупера. Почти все речи сводились к одному – Роупер принес в их дом самую страшную беду, какую только можно себе представить.
