– Нам надо зайти внутрь, – ответила Гламир, даже не обернувшись к Кетуре. – Что, если за вами придет Уворен?
– В настоящий момент у капитана Гвардии есть куда более серьезные заботы. Но он обязательно придет, когда разделается с моим мужем. И закрытая дверь его не остановит. – Кетура закатила глаза. – Это будет очень утомительная беседа.
Кетура не думала ни об Уворене, ни о своем муже. Она особо не думала даже об отце, будучи уверенной в том, что тот наверняка найдет свой собственный способ выжить.
Она думала о своих друзьях – о тех, кто шел сейчас вместе с Роупером. Или уже не шел – ведь они оказались вместе с ним в той жуткой битве у моря и там, возможно, пали. Но кто-то должен был выжить! Они все были очень хорошими. До войны она часто проводила с ними время – смеялась над общими шутками или делилась сплетнями. Кетура привыкла к их особому интересу к себе. Они постоянно пытались ее очаровать или чем-нибудь удивить. Они делали ей милые подарки или, напившись, приходили под окна дома Текоа и начинали горланить песни. Не раз Текоа, надев могучий плащ легата и сделав грозное лицо, вихрем выбегал на улицу и ввинчивался в толпу собравшихся зевак. В своей грубой манере он требовал немедленно убрать с глаз долой воющего мерзавца, пока он не отрубил у каждого из собравшихся по яйцу и не сварил из их тестикул мыло. Что характерно – как бы ни был суров и грозен Текоа в такой момент, в глазах его всегда сияла гордость…
Как они поведут себя – эти хорошие люди, если сумеют прорваться через воинов, стоящих на стенах, и пробиться на улицы? Она была почти уверена, что ее друзья придут к ней и постараются защитить от неизбежного хаоса и от тех солдат, которые станут преследовать менее достойные цели. Но возможная альтернатива не выходила у нее из головы. Может случиться и так, что мысли прорвавшихся в крепость окажутся заражены насилием. Ее не столько пугало возможное появление распаленного яростью незнакомца, который станет пытаться проломить ее дверь, сколько то, что этим человеком может оказаться и ее друг. Или, скорее, пустая человеческая оболочка, которая была когда-то другом, а теперь превратилась в целеустремленное орудие, с каждым шагом сеющее вокруг себя смерть. Она уже видела, как менялись некоторые люди после великих сражений. После ужасов, которые они пережили, их было трудно узнать. Существа с безнадежно помутившимся сознанием – без эмоций и осознания себя – они смотрели на нее широко открытыми, но пустыми глазами. Она жалела их, но в то же время боялась. Теперь ей становилось страшно при мысли о том, что точно такие же существа появятся на темных улицах перед ее домом или, того хуже, попытаются в него войти. А что произойдет с ее друзьями, если суровые обычаи ее страны поставят их вне закона, она даже не хотела знать…
– Вы слышите? – внезапно спросила Гламир.
Кетура прислушалась. Вначале она не могла разобрать ничего особенного: все то же шуршание обитых кожей башмаков по камням мостовой; пара курлыкающих вяхирей[33] в ветвях над головой; шелест последних опадающих под ветром листьев; тихое журчание ручья, пересекавшего улицу…
И тут она услышала совершенно другое: слабую ритмичную дрожь, ощущаемую, скорее, животом, а не ушами. Дрожь поднялась по телу, прошла через легкие и достигла горла.
Кетура взглянула на свою компаньонку.
– Я чувствую.
Люди, проходившие по улице мимо двух женщин, начали останавливаться и прислушиваться, настигнутые тем же чувством. Они озирались на стены крепости и вглядывались в бледно-лиловое небо. Тихие разговоры прекратились. Листья на деревьях стали вздрагивать, а камни подпрыгивать под воздействием тяжелой ритмичной поступи далекой армии, шагающей в ногу. Прохожие стали переглядываться, многие впервые замечали сидящую в тени Кетуру и наталкивались на ее пристальный взгляд. Вода в ручье пульсировала волнами.
Затем оцепенение спало, и суета на улицах усилилась. Слева и справа от Кетуры захлопали двери, и, спустя несколько мгновений, на мостовой не осталось ни души.
Кетура взглянула на компаньонку и грустно улыбнулась. Та сочувственно посмотрела на нее в ответ.
