Мой отец оказался в Бутырке в одной камере с генералом из этой пятерки – Иваном Семеновичем Варенниковым (генерал Варенников – член ГКЧП – его однофамилец. – В. С.). Обоим, и отцу и генералу, приходилось нелегко, особенно отцу, к которому было разрешено применение спецмер, то есть пыток.
Ни один из пяти арестованных генералов не дал никаких порочащих Жукова показаний, и нарком госбезопасности, после полутора лет содержания в тюрьме, скрепя сердце, выпустил их на свободу. Опальный Жуков покорно исполнял приказы Сталина, и излишнее усердие Берии могло обернуться его недовольством. Кроме того, Берия помнил слова Вольфа Мессинга о том, что генералы – люди честные, прямые, понимал, что сломить их будет нелегко. Не каждый, даже волевой человек, даже уверенный в своей правоте и сильный характером, выдержит суточный конвейер допросов: «маникюр» – сдирание ногтей, смирилку – при которой жертву крепко заворачивали в сырую холщовую рубашку. Высыхая, она доставляла дикие мучения, доводя до потери сознания. Недаром эта пытка проводилась в присутствии врача, следившего за тем, чтобы человек от перенесенных страданий не скончался. К тому же кто-то из пятерки генералов мог оказаться знакомым Сталина, заслужившим во время войны его расположение. И тогда могло возникнуть встречное расследование, привлечение к нему Вольфа Мессинга, которого Берия побаивался, как провидца и близкого вождю человека.
Этот шпионского вида тип, не будь покровительства Сталина, давно бы по решению тройки, без всякого суда, получил бы пулю в затылок, как ярый немецкий разведчик. А теперь с ним приходится считаться, даже пользоваться его телепатическими услугами, хотя добиться от него нужных показаний и предсказаний пока не удалось. Берия разрешил своим работникам лишь припугнуть его, и то не впрямую, а намеком, и запретил трогать даже пальцем. Разделаться же с ним очень хотелось, поскольку он наверняка знал о похождениях наркома госбезопасности по женской линии. Знали многие, даже наша семья.
Однажды моя мама, возвращаясь с работы, увидела, как рядом с ней остановился «виллис» – американская машина. Из автомобиля вылез человек в овчинном полушубке, на морозном солнце сверкнуло пенсне. «Берия!» – испуганно забилось сердце мамы. Он приближался, и она побежала. В те послевоенные годы наш шестиэтажный дом со стороны Скарятинского переулка, по которому шла мама, окружали три маленьких домика. Она свернула к ним, запетляла вокруг строений и лишь потом вбежала в наш подъезд. Бледная от страха и быстрого бега, долго не могла прийти в себя. Надеялась, что Берия не успел хорошо рассмотреть ее, но все-таки целую неделю не выходила на работу, благо начальник мамы – академик Варга, чьим референтом она была, разрешил ей остаться дома, а жили мы неподалеку от особняка Берии. Слава Богу, их пути больше не скрещивались.
Наступил день, когда вернувшийся из лагеря отец и мама пошли в гости к генералу Варенникову. Отец говорил, что тот спас его от смерти, приводя в сознание после пыток, согревая в холодном карцере. В день рождения генерала отец каждый раз звонил ему по телефону и посылал открытку со словами вечной благодарности.
Потом, когда наших родителей, увы, уже не было в живых, я встретился с дочерью генерала Майей. Она рассказала, что после ареста отца ее, сестру и маму сослали в северный лагерь, где к ним была приставлена матерая уголовница. Получи она указание прикончить их, сделала бы это без колебаний. К счастью, ссылка длилась для тех времен недолго, немногим более года. Отец Майи не раз вспоминал моего отца, их разговоры в камере и поражался его мужеству, считая, что далеко не всякий военный выдержал бы такие пытки, не подписав при этом заранее подготовленный протокол допроса.
Удивляло и обижало Майю то, что после выхода ее отца из тюрьмы Жуков ему даже не позвонил. Я близко видел этого легендарного маршала, пришедшего в Дом кино на премьеру фильма «Кавказская пленница». Одним из авторов сценария был добрейший писатель и его друг Яков Костюковский. Маршал стоял рядом с писателем. Одет был скромно и вел себя как обыкновенный человек, стараясь ничем не выделяться. Большинство окружающих его даже не узнали. Лицо у Жукова было доброе, живое, глаза умные, не пронзительные, а спокойные, и в штатском костюме он выглядел интеллигентным человеком, отнюдь не начальником, словом, совсем не таким, каким воплощен в помпезном памятнике.
