– А Кафку читали?
– Ни Кафку, ни Библию, никакую другую вредную литературу в библиотеке не держим! – с гордостью произнес Леденцов. – Мы читаем пролетарского поэта товарища Демьяна Бедного, который живет и пишет в самом Кремле, читаем, перечитываем и очень уважаем!
Мессинг хотел сказать, что впервые слышит о таком поэте, увлекается Верхарном, но передумал и признался, что очень устал, болит тело, и, вздохнув, впал в каталепсию, предварительно улегшись на скамейку.
Леденцов растерянно смотрел на лежащего перед ним человека, неожиданно ставшего походить на покойника, а потом приложил ухо к его сердцу.
– Не бьется. Видимо, отдал концы. С перепугу. Ведь мы его даже пальцем не тронули. Сбросим в реку – и всех делов. Не отрывать же пограничников от заслуженного отдыха для рытья могилы. К тому же неизвестно кому. Зафиксируем смерть. На всякий случай. Для порядка. И сбросим в речку, где водовороты. Его или затянет, или прибьет к вражескому берегу – получите обратно своего разведчика! – ухмыльнулся Леденцов и вызвал фельдшера.
Оноприенко до войны работал ветеринаром в крупном совхозе, знал цену каждой дойной корове и не одну поднял на ноги. Он нащупал пульс у Мессинга и с досадой покачал головой:
– Бьется. Значит, живой. А может, прикидывается умершим.
Ага! – сообразил Леденцов. – Мы его в реку бросим, а он поплывет к своим.
– Вряд ли, – возразил Оноприенко. – Он крепко спит. Как после внеочередного дежурства.
– А когда проснется? – спросил Леденцов.
– Черт его знает, – ругнулся Оноприенко, – разнеженный капиталист. Нашей корове, даже роженице, вполне хватает ночи. А этот… Может сутки продрыхнуть! Может больше…
– День разрешаю, – твердо вымолвил Леденцов. – А завтра всех троих отправить в Брест. И спящего отвезти. Продрать глаза и отвезти.
– Я его разбужу, – обещал Оноприенко. – У меня есть шприц. Вколю ему дистиллированную воду. Раз-два – очнется!
Придя в себя, Мессинг ощутил боль в сердце. Он понял, что эти пограничники станут едва ли не первыми военными жертвами Гитлера в СССР.
В Бресте тщательно изучили немецкий плакат с фотографией Мессинга и решили, что это вряд ли подделка, поскольку на плакате был указан тираж – 3000 экземпляров. Немцы люди аккуратные, экономные. Зря тратить бумагу не станут. Значит, столько требовалось. Как честный служака, Леденцов рассказал о внушениях, о внезапном сне, обо всех трюках, которые с ним проделал беглец из Польши.
– Сколько он заплатил лодочнику? – с нажимом в голосе спросил местный особист.
Начальник заставы смутился, так как на следующий день после доставки беглецов лодочник лично ему передал пару золотых червонцев.
– Заплатил в польской валюте, – уклончиво ответил он, – наверное, действительно артист. Из шарлатанов. Предсказал смерть самому Адольфу Гитлеру. Судя по длинным волосам, отсутствию мозолей на руках, холеному лицу на фотокарточке и актерскому крему в чемоданчике, видимо на сцену выходил. Что еврей – видно: Может действительно бежал от Гитлера? Ляпнул что-нибудь невпопад, да так, что розыск объявили.
– Похоже, – согласился особист и распорядился, не собирая даже судебной тройки, отправить седого старика по статье 58 пп. 10, 11 за буржуазно-религиозную пропаганду и контрреволюцию на 15 лет в лагерь для доходяг, иронически именуемый коллегами «минеральным»; беглеца из гетто, как сдавшегося в плен врагу, на десяток лет в Коми, в шахты Инты, а Вольфа Мессинга, в наручниках, под усиленной охраной, – в центр, в Москву, и приказал тщательно следить по дороге, чтобы он не сбежал при помощи своих штучек.
В Москве на Лубянке прочитали путаное письмо особиста из Бреста и на всякий случай до разбора дела посадили Мессинга в Бутырку, в отдельную камеру, где еле умещалась прикрепленная к стене откидная кровать. В отличие от других заключенных, которым представили обвинение и днем не разрешалось спать, для Мессинга сделали исключение – его кровать постоянно находилась в горизонтальном положении. Он двое суток проспал и не ел, о чем раздатчик из пищеблока доложил дежурному надзирателю. Тот пожал плечами и изрек:
– Даже если ненормальный, то, жрать захочется, выхлебает и нашу бурду.
