Борис проснулся от громкого голоса Саенко:
– Ох, и подлый же народ эти сарацины!
– Господи, Саенко, сарацины-то тебе чем не угодили? – не удержался спросонья Борис, обычно сдержанно выслушивавший философские рассуждения Саенко о различных народах, населяющих землю.
– Как же, ваше благородие! Вон они как бедного Мерседека измытарили!
Борис ошарашенно перевел взгляд на Борисоглебского. Управляющий, который возился в это время с чайником и спиртовкой, усмехнулся и пояснил:
– Мы тут, Борис Андреевич, с господином Саенко поговорили немного об искусстве. Видите, картина висит на стене – «Страдания святого Мельхиседека в сарацинской земле»?
Борис увидел в углу на стене раскрашенную олеографию на тему жизни какого-то баснословного святого, которому пышно одетые чернобородые сарацины наносили тяжелые увечья. Жалкая поделка напомнила ему увиденный ночью шедевр. Борис вспомнил ночной разговор с управляющим и взглянул на него. Старик спокойно встретил его взгляд, и Борис подумал, не приснилось ли ему все – тайник, картина Мантеньи… Но нет, все это было чересчур необыкновенно, чтобы оказаться всего лишь сном.
Управляющий разлил свой замечательный чай, накрыл на стол и пригласил своих гостей к завтраку. За завтраком старик разговорился:
– Пока, Борис Андреевич, дела Белой армии идут неплохо, вы наступаете, но не забудьте, когда играют в карты или воюют, удача редко сопутствует одной и той же стороне от начала и до конца. Садясь за карточный стол или уходя на войну, никогда не знаешь, чем это кончится. Не забудьте, милостивый государь, что коммунизм очень популярен повсюду. Это, конечно, утопия, но он взывает к самым простым инстинктам и основную свою силу черпает в невежестве и глупости масс, а людская глупость – это самая большая сила в мире. Кроме того, сейчас именно для вас начнутся серьезные трудности, потому что вы прошли с боями степи, где ваша кавалерия имела большой успех, поскольку в кавалерийском бою очень важна хорошая подготовка и хорошее командование и на вашей стороне такие прирожденные кавалеристы, как казаки. Но теперь перед вами раскинулись леса, где кавалерия не может успешно воевать, а пехота у красных гораздо многочисленнее.
Помощь союзников? Не особенно на нее рассчитывайте. Союзникам нужна слабая Россия, послушная их воле. Они думают, что большевики будут слабым и покорным им правительством, но они ошибаются: это будет самая страшная диктатура. Лучше бы вы постарались привлечь на свою сторону крестьян. Дайте крестьянину землю, проведите аграрную реформу – коллективизация мужику ни к чему… Правда, Саенко?
– Так что, ваше благородие, не могу знать! Наукам не учен! – бодро отозвался Саенко.
– Но землю-то хочешь, неученый?
– Это уж само собой, ваше благородие, это уж как водится!
– Вот видите. Впрочем, не подумайте, что я критикую ваше дело… Вы ведете святую борьбу, честь вам и хвала за это. Я не хочу охлаждать ваш энтузиазм. Но одно только хочу вам посоветовать. Если вы победите – все будет прекрасно: Москва, цветы, дамы приветствуют победителей, гром победы раздавайся… почет, уважение, ордена… Но вот что вы будете делать в случае поражения? Мой совет – эмигрируйте. Не верьте никаким обещаниям большевиков. Сейчас они все наобещают – амнистию, безопасность, – а назавтра всех загонят на каторгу или поставят к стенке. Они даже со своими союзниками так поступают, а с врагами – тем более.
– Пока до этого дело не дошло, – осторожно остановил Борис управляющего.
– Что ж… мое дело – советовать, а вы – человек молодой, молодость к советам стариков относится без воодушевления…
– А я так думаю, – вступил вдруг в разговор Саенко, – что в этих самых иных странах нам и делать нечего. Все там люди как есть нестоящие. Англичане взять – это ж такой народ! Даже самый простой и тот совсем на нас не похож. Ты приглядись, как он шагает по улице. Идет – не своротит, ровно шкап какой! Всяк стороной его обходит, чтоб об угол не зашибиться. Что там у него за душой такое – неизвестно, все в шкапу на замке. Неудобные они какие-то, англичане эти. Американцы – те как бы ничего: румяные, пьянчуги, драчуны. Это еще ладно, мы сами по этим грехам ходим. Но до чего ж они до денег жадные! Один в Крыму зазвал меня вино пить и все-то передо мной золотом об стол звонил: бросит – и в карман, бросит – и опять в карман… Стол же каменный, золото звенит, так у него даже румянец на лице от радости. А платить – я же и заплатил, сбежал, шельма…
