«Как хорошо пахнет медом и сеном!»
На Базиля Дрюжона нахлынула грусть. В юные годы ему было некогда любить. Любовницы были — плоть требовательна! — а потом он обрел родственную душу, свою идеальную «половинку», но, увы, слишком поздно. Судорожно сжимая трость, он прошептал:
— Бедная моя Марианна!
Возле каменной осыпи он остановился. Тень от высокой скалы, возвышавшейся прямо перед ним, была такой густой — ничего не рассмотреть. И все же Базиль различил «занавесь» из плюща и черный силуэт самшитового куста, чей особенный, свежий аромат так гармонировал с этим «каменным царством». За самшитом скрывался вход в Пещеру фей.
«На месте этого парня я бы держал ухо востро! — подумал Базиль. — Наверняка он слышал, как я подошел. А может, и видел! Не хватало, чтобы он сбежал у меня из-под носа!»
Стараясь производить поменьше шума, Базиль стал взбираться по склону.
— Жан! Не бойся, я — друг Клер! — произнес он вполголоса.
Наконец он оказался на крошечной террасе, прямо перед кустом. Ни звука, ни один листок не шевельнется… Над шляпой незваного гостя порхнула летучая мышь.
— Жан! Я пришел позвать тебя к себе! Жандармы у меня уже были и больше не придут. Ты там? Я — на твоей стороне, парень! Не бойся!
Базиль сокрушенно покачал головой. Наверное, Жан Дюмон уже далеко…
«Раз уж я тут, — сказал он себе, — надо убедиться, что мальчишка точно сбежал».
Он зажег фонарь, раздвинул ветки самшита и вошел. И тут же наткнулся на лежащего на земле Жана.
— Проклятье! — выругался Базиль.
Ответом ему стал стон. Юный беглец почувствовал его присутствие и попытался подняться, но снова упал.
— Что с тобой случилось? — спросил Базиль. — Ты голоден? Я — друг, и бояться меня нечего. Я желаю тебе только добра!
Бывший школьный учитель опустился на колени. В желтом свете фонаря ему показалось, что у парня сильная испарина и затуманенный взгляд. Он быстро его осмотрел и обнаружил багровую рану на левом запястье, всю в запекшейся крови.
— Я сомлел, мсье!
— Раскурочил себе руку! Хотел избавиться от татуировки? Там цифры?
Жан перекатился на бок. Если б только хватило сил убежать! Этот странный тип слишком много знает!
— Проваливайте! — пробормотал он. — Мне никто не нужен! Не было татуировки, я ножом порезался. Что в этом такого?
Базиль в ответ только рассмеялся.
— И Клер тебе не нужна? Если бы она принесла тебе вина или свежего хлеба, ты бы не отправил ее ко всем чертям, как меня! Сядь-ка, и станет легче. Как говорил мой дед, лежа мы подставляем горло смерти… Я — Базиль, и это в моем доме ты устроил форменный бардак.
— Школьный учитель? — удивился Жан.
— Он самый! Идти сам сможешь? Поживешь у меня, Дюмон, пока полиция про тебя забудет. Ну, и пока отрастут волосы.
Юный беглец нашел в себе силы привстать. И уставился на Базиля своими синими глазищами:
— Почему вы мне помогаете?
— В память об одном человеке и ради Клер! Мне не нравится, что она бегает по полям ночью. Как бы чего не случилось… Ну что, поверишь мне или останешься гнить в своей пещере?
Жан поднялся на ноги. Он дрожал от лихорадочного волнения и жажды.
— Сейчас дам тебе попить, — сказал Базиль. — Это пойдет на пользу.
Из внутреннего кармана он достал металлическую фляжку.
— Сливовая водка! Крепкая! Хорошо бы сразу обработать ею рану. Чтобы не загноилась.
И он указал на сочащийся кровью порез. Жан отодвинулся.
— Не сейчас. Боли я не боюсь, но не хватало опять сомлеть, как девчонка!
Парень схватил фляжку, сделал большой глоток. Водка оказалась крепкой, и он закашлялся, сплюнул. Базиль смолчал. Чтобы расположить к себе Жана, он старался говорить в том же тоне и такими же простыми словами. Часто это наилучший способ установить доверительные отношения.
— А теперь идем! Дорогу ты знаешь, — с улыбкой сказал он.
* * *
Клер встала рано, стараясь не разбудить кузину. Умылась, хорошенько расчесала волосы щеткой. Этьенетта уже перемывала посуду на улице, под окном кухни. Грязная вода оставляла темные пятна на ее обнаженных руках.
— Хочешь чашку кофе из цикория? — спросила Клер у юной служанки.
— Спасибо, мамзель, не надо. Я уже перекусила.
У Клер была масса дел, с которыми нужно управиться перед поездкой, — если, конечно, отец вообще позволит ей отлучиться. Перебирая их в уме, она присела на табурет у кухонной печи. Когда Колен Руа вошел в кухню, она сидела на том же месте, задумчивая, отрешенная.
