Голос Базиля оборвался. Клер тихонько подошла, встала перед ним на колени. Обняла его, чуть заметно дрожащего.
— Хорошо, что ты вот так отчитал меня! Тебе не придется за меня краснеть, вот увидишь!
В тот день Раймонда поклялась поставить свечку в церкви — в будущее же воскресенье. Клер в окружении восхищенных детей жарила в кухне блинчики.
Волчья мельница вновь обрела душу.
* * *
Тюрьма Сен-Рок, 10 декабря 1902 года
Жан цеплялся за надежду, которую Бертран Жиро зажег в нем, — на президентское помилование. Эти два слова постоянно крутились у него в голове. Несмотря на терзавшее его отчаяние, Жан отказывался даже думать о пятнадцати годах каторжных работ. Не ради себя — ради Фостин. Если он все это время проносит кандалы, девочке в год его освобождения исполнится семнадцать! Она вырастет без него. Он будет для нее чужим, будет преступником. Томился он также и по утерянной свободе.
Адвокат убеждал его не терять надежду. Принес два письма от Клер. Жан их не читал. Сунул под матрас, где они до сих пор и лежали, влажные и все в каких-то пятнах.
Утром охранник просунул свой длинный нос сквозь решетку:
— Мэтр Жиро явился! Наверное, сказать, когда тебе собираться в Сен-Мартен!
Жан промолчал. Как всегда, когда приходил Бертран, его сердце начинало биться чаще. В четырех стенах он буквально сходил с ума. У него завелись вши, они падали ему на плечи. Он мало ел и мало спал.
Едва увидев законника, Жан обратил на него свой вопрошающий взгляд. Гримасой мэтр Жиро дал понять, что ответа от президента Лубе пока нет, и вошел в камеру.
— Держите, Дюмон! Еще письмо с мельницы. Мне сказали, что внутри — сюрприз!
Разочарованный, Жан ощупал конверт. Там было что-то твердое, на манер картона. Из любопытства он вскрыл послание и вынул нечто, что принял сначала за открытку.
— Это фотокарточка! — пояснил адвокат.
Узник моментально узнал дочь. Фостин стояла возле искусственной колонны, с куклой в руке. На ней было красивое платье с тремя оборками и кружевной отделкой. Волнистые волосы были собраны в хвостик на боку с красивым бантом. Девочка мечтательно улыбалась, и ее светлые глазенки, казалось, смотрели прямо на него.
— Это Клер придумала! Спросила у меня совета, и я решил, что вас это порадует.
Жан не нашел подходящих слов. В горле у него от волнения встал комок, он с трудом сдерживал слезы. Наконец, справившись с эмоциями, он проговорил тихо:
— Какая она хорошенькая! Я бы жизнь отдал, лишь бы обнять ее хоть на миг!
— Скоро Рождество, и кто знает, может, вы проведете его с дочкой. По правде говоря, одно меня тревожит: как я ни старался, ваша пересылка на остров Ре назначена на 3 января.
Хмурясь, Жан вгляделся в лицо Бертрана. Он относился к адвокату с уважением.
— А ведь я вас даже не поблагодарил! — вдруг сказал он. — Хочу, чтобы вы знали: я обязан вам огромной радостью: я поцеловал Фостин — в зале заседаний, перед тем, как меня увели. И вы все это время пытаетесь мне помочь. Если я отсюда выйду, то буду работать, сколько понадобится, и вам заплачу!
Бертран сразу посерьезнел. Положил руку ему на плечо:
— Есть способ рассчитаться со мной за труды — простите Клер! После смерти их работника, Фолле, в тот день, когда все семейство Руа было на суде, Клер вся извелась. Я заезжал на мельницу. На нее больно смотреть. Клер по-прежнему хлопочет по хозяйству, растит детей, но душа у нее неспокойна. И у старого мсье Дрюжона тоже. Неделю назад он простудился и не встает с постели…
— Передайте Базилю привет и пожелания поскорее поправиться!
Жан чувствовал себя прескверно.
— А Клер? Я уже сто раз вам говорил, Дюмон! Дюбрёй — тот еще негодяй. Кто мог предвидеть, что он будет стоять возле почты в Пюимуайене ровно в тот момент, когда там окажется Леон? А недавно я узнал, что у шефа полиции хватило подлости, чтобы после вашего ареста приехать на мельницу и швырнуть юному Леону кошелек с кругленькой суммой — так сказать, за услуги. Они с Клер не знали, куда деть эти деньги. Я вернул их Дюбрёю и еле удержался, чтобы не швырнуть их ему в лицо!
Жан сгорбился, закрыл уши руками. Адвокат позвал охранника.
