На Соловках более тысячи жителей со всевозможными биографиями — словно выпавшие из разных миров или разных романов. Но в бане они моются вместе, и тут, в парилке, судьбы их пересекаются. Сюда мужики с тони приезжают — выпить да свежей рыбкой закусить, и молодые послушники здесь лоботрясничают, улизнув от бдительных монахов. Приходят и поборники реформ, и сторонники сильной руки, и православные, и с левой резьбой, и вовсе неверующие, на одном полке полеживают воры и вольнонаемные, бывшие зэки и их надзиратели, стражи порядка и его нарушители — все нагишом. Одни хлещут себя березовыми вениками, другие — можжевеловыми, а старик Донцов — пучками крапивы (отличное средство от ревматизма). Здесь можно набрехать с три короба, на Ельцина пожаловаться, о рыбалке поболтать, о бабах, о болезнях да о бездельниках. Потому что баня на Островах служит и клубом, и кафе, и амвоном, и трибуной. Тут агитируют, витийствуют и строят козни, выпивают и закусывают. Саша Пинагорский, к примеру, восстанавливал людей против Небоженко, а псевдомонах Дионисий позапрошлым летом все твердил о монастырской пакости, пока его не объявили раскольником и безумцем. В бане вести расходятся, подобно пару, и так же застилают глаза. Прислушайся — и услышишь Россию: ее шум, мат, боль.
— Баня — вторая мать, — гласит русская пословица.
Соловецкую баню выстроили в 1717 году. Сразу видна рука монастырских мастеров: огромное каменное здание, больше напоминающих лабаз. Внутри два просторных зала, ряды лавок, кучи ушатов, у стен краны, на полу доски. Дальше парилка: запах березовых веников, полки в три этажа (на верхнем не каждый выдержит), каменный потолок, капли оседающего пара, в углу валуны, жар так и пышет. Рядом более поздняя пристройка — раздевалка, вешалки, спертый воздух. Баню строили для путников и трудников, у монахов была своя, в монастыре. Потом, во времена СЛОНа, сюда раз в неделю водили зэков. Сегодня это памятник архитектуры, «охраняется государством», как гласит табличка над дверьми, и мы моемся здесь все: от главы администрации до последнего вшивого бомжа, и монахи тут же. У каждого свой час и свое место на полках: одни любят в два, сразу после открытия (особенно монаший люд и старцы), другие чуть попозже, когда от пара уши в трубочку сворачиваются (молодежь, чиновники, музейные работники), а третьи приходят под вечер, после рыбалки (мужики, бичи). В общем, чтобы разобраться во всех тонкостях, надо пожить на Островах и посетить баню в разное время. Мытье в бане — настоящий обряд: со своим ритуалом, аксессуарами, поговорками. Чужой, новичок тут как на ладони. Например, мои польские знакомые, которые из любопытства иногда заходят в баню, но на этом их смелость кончается: раздевшись, они смущенно и поспешно моются, в парилку заглядывать избегают, еще реже берут в руки веник и, не охолонув, бочком-бочком выскальзывают. Зато потом рассказывают небылицы. Вроде того репортера-фотографа.
7
18 июля
«Россия и Соловки» — так называется конференция, организованная на Островах немецким фондом Фридрих-Науманн-Штифтунг и российским «Мемориалом». Предполагалось, что в дискуссии примут участие прежде всего студенты московских вузов из соловецкого стройотряда и работники местного музея. Последние мероприятие проигнорировали. На встречу пришли: немецкий профессор Карл Шлегель, Андрей Блинушов и Юлия Середа из рязанской «Хартии», советник посольства Германии Дитрих Штудеманн, публицистка Соня Марголина и Юрий Бродский, фотограф. Собрались в зале стройотряда, в монастыре. Атмосфера каникулярная, в воздухе повеяло молодым потом и костром. На столах — импортные фруктовые соки, шоколад, бананы и яблоки. Вот бы у соловецких детей слюнки потекли, подумал я, им о таком и мечтать не приходится. Немцы явились минута в минуту, сели сбоку, поблескивая золотыми оправами очков и распространяя запах дорогого одеколона — здесь такой не пьют. Молодежь подтягивалась лениво, шумела, толкалась в дверях. Шутки, смех. Худые красивые лица, непохожие на примитивные физиономии их соловецких ровесников, одуревших от водки. Участникам встречи раздали программу, вопросы для дискуссии:
