Остальное покупаем. У соседей — молоко (и коровье, и козье, творог и масло делаем сами), в магазине — хлеб, соль, масло, спички, чай и водку. Иногда яйца. И муку на блины. А мясо нам Вася привозит, раз в год, поздней осенью. Седло оленя, лосиный окорок, медвежьи лапы…
4
Ежи Помяновский сетует в «Культуре» (1–2/1997), что образ России, складывающийся из репортажей польских корреспондентов, «напоминает разрозненные кадры, несмонтированную пленку». Ибо «мало и редко кто решается на обобщения, а уж тем более на прогнозы». «В результате, — продолжает он, — за деревьями не видно леса». Что касается пленки, согласен: образ России в польских (и не только) новостях действительно напоминает «несмонтированный фильм», а вот причины такого положения дел, как мне кажется, иные. Лес виден только издали или сверху. Например, с высоты птичьего полета. Что ж, такая перспектива имеет свои преимущества (более того, свои прерогативы, поскольку освобождает от конкретики), но часто приводит к ложным выводам — дым пожара можно принять за туман. Если хочешь понять, что угрожает лесу, следует осмотреть деревья — их кору, болезни, паразитов, корневую систему и лишай на листьях. Так и с Россией. На нее взирают (в основном) издали (через подзорную трубу телевидения и газет) или сверху (с высоты кремлевских интриг). Получается коллаж чужих мнений или головоломка вроде шахматного эндшпиля: кто кому поставит мат и за сколько ходов. Иной корреспондент и вовсе промчится на всех парах — самолетом или экспрессом, — а потом предъявит альбом со слайдами или туристический путеводитель. Россия же так огромна, что ее не только умом не понять (Тютчев), но жизни мало, чтобы пережить — всю. Вот почему любое обобщение выходит бледным, а прогнозы попадают пальцем в небо. Самые маститые советологи гадали на кофейной гуще политики, а путча и распада Союза ни один не предвидел. Так что вместо прогнозов (вроде «Доживет ли Россия до 2000 года?») и выводов я бы предпочел факты и крупные планы. Ясное дело, факты не первые попавшиеся и крупные планы не случайные, но это уж вопрос мастерства. Гоголь вот в одном уезде умел всю Россию показать.
5
Возьмем, к примеру, русскую баню — деталь, но до чего символичная и многозначная… Характерны уже первые упоминания бани в русской словесности, поскольку связаны они как раз… с записками иностранца! В «Повести временных лет» можно найти описание путешествия апостола Андрея по Днепру до Киева и дальше на север, до Новгорода, а точнее, до места, где его позже построили. (Не забывайте, что речь идет о начале нашей эры.) Там, на севере, святой Андрей встретил славянские племена, познакомился с их обычаями и был потрясен тем, как они моются и хлещут себя березовыми вениками. О степени его изумления может свидетельствовать тот факт, что после возвращения в Рим он все твердил о северной бане: «Диво видел я в Славянской земле на пути своем сюда. Видел бани деревянные, и натопят их сильно, и разденутся, и будут наги, и обольются квасом кожевенным, и поднимут на себя прутья молодые, и бьют себя сами, и до того себя добьют, что едва вылезут, чуть живые, и обольются водою студеною, и только так оживут. И творят это постоянно, никем же не мучимые, но сами себя мучат, и то творят омовенье себе, а не мученье». Поскольку святой Андрей оказался первым иностранцем на Руси, то его повесть о русской бане можно отнести к истокам жанра. (Пусть вас не смущает факт, что северные странствия апостола — миф, ведь с мифов литература и начиналась.) Другими словами, главка о бане в «Повести временных лет» предвосхищает все иностранные записки о Руси. А сама баня оказывается метафорой… самой себя?
6
В русской бане иной раз столько пара, что едва что-нибудь разглядишь — из влажного облака внезапно появится то лицо, то зад, то таз… Как-то приехал на Острова мой польский приятель. Фоторепортер. Пробыл недолго, с неделю (зато щелкал без конца!), так что баню ему довелось посетить всего однажды — она на Соловках открыта лишь по пятницам для женщин и по субботам — для мужчин. Друг вернулся потрясенный и прямо с порога принялся рассказывать, что ему там привиделось, а привидеться могло многое (помню свой «первый раз»: перед глазами клубятся пар и мат, а доносящийся из тумана звон стаканов наводит на мысль об оргии). Приятель долго не мог опомниться, страшно жалел, что не захватил с собой фотоаппарат, потому что якобы внезапно понял, почему Свидригайлов говорил о вечности как о деревенской бане с пауками по углам. К сожалению, в бане на Островах польский репортер только детали углядел — забавные типажи, осколки чужого мира, фрагменты, которые никак не желали складываться в единое целое, позволяющее увидеть реальность, а заодно — и себя в ней.
