– Не мог бы ты продать вот это? Я понимаю, они тяжелые, и их трудно взять с собой, но все же.
С этими словами Фрид протянул шлем Лоуренсу.
Шлем был хорошо смазан: он слегка потускнел, но следов ржавчины видно не было. Немного его отполировать – и он будет готов вновь отправиться на поле боя в любой момент.
Прикинув цену, Лоуренс посмотрел на Фрида; тот ответил ему смущенной улыбкой.
– Доспехи, спасавшие мою жизнь в молодости, должны чего-то стоить.
Лоуренс слышал, что, когда юноша покидает родной дом в поисках славы, от того, есть на нем доспехи или нет, зависит, кем он станет – рыцарем или разбойником.
Это как королевская мантия: просто надев что-то столь ценное, человек показывает всем свое высокое положение.
Но правильно ли продавать такое?
Такие мысли крутились у Лоуренса в голове, и он никак не мог подобрать слова.
– …Мне кажется, это… стоит не меньше, чем все остальное вместе взятое… но…
– Мм. Понятно, понятно. Они стоят больше, чем графские флаги и шатры, которые так героически смотрелись на поле боя. Думаю, в этих доспехах я тоже весьма внушительно бы выглядел.
Все так и было, если принимать в расчет только деньги, однако по тону Фрида ясно было, что он имел в виду нечто другое. Как яркая вышивка на алых стягах, которым люди присягали на верность и ради которых рисковали жизнью, так и эти потускневшие доспехи сохранили сейчас лишь малую толику ценности, какую имели прежде.
Как и все, что осталось позади по прошествии времени.
Лоуренс прекрасно сознавал ужасную истину: престиж, сила и тому подобное – все преходяще.
– А-ха-ха. В прежние дни мне бы и в голову не пришло продавать свои доспехи. А сейчас при этой мысли задыхаюсь не я, а торговец. Право же, забавно!
И Фрид хлопнул засмущавшегося Лоуренса по спине.
Быть может, все дело было в неверном свечном свете, но Лоуренсу казалось, что Фрид пытается храбриться.
– …Честно говоря, мне кажется, что на путешествие тебе хватит и без продажи доспехов. А чтобы содержать и дальше этот форт, тебе всего-то понадобится заплатить каменщику и садовнику.
– Нет, все в порядке. Граф произвел меня в рыцари, чтобы я защищал этот форт. Если я уйду, мне и доспехи больше не понадобятся.
В торговле – что в городах, что в деревнях – труднее всего вести дела с упрямыми стариками. Какими бы сговорчивыми они ни казались, они никогда не отходят от своих любимых идей. Лоуренс чувствовал это и во Фриде, но отказаться от мысли переубедить старого рыцаря его заставило тоскливое выражение на лице того.
Фрид и сам не хотел продавать доспехи.
Однако они, окутанные накопившимися воспоминаниями старика, были для него слишком тяжким бременем.
Что он чувствовал, было очевидно.
– Что ж, давай поднимемся и немного выпьем. Раз уж я собираюсь отбыть, сначала хотелось бы откупорить кое-какое винцо.
Лоуренс поддразнил Фрида, сказав ему, что раз тот собирается пить еще до полудня, значит, он по-прежнему так же бодр, как во времена своей юности.
Убрав шлем на место и закрыв ящик, Лоуренс и Фрид покинули сокровищницу и направились вверх по лестнице.
– Я во множестве больших сражений участвовал. То была война, которую еще тысячу лет будут помнить. Я сбился со счета, сколько стрел угодило мне в шлем. Когда вражья секира отскочила от моего доспеха, искры были такие, что меня почти ослепило. Когда я ждал, пока его починят, кузнец сказал – то было благословение Господне, что он выдержал.
Белое вино, которое Фрид достал из погреба и разлил по кубкам, было чуть мутным от осадка. В отличие от дешевых вин, куда добавляют имбирь, чтобы скрыть привкус гущи от давленого винограда, здесь можно было осушить кубок и лишь потом увидеть гущу на дне – признак отменного вина; Лоуренс об этом прежде слышал, но сам никогда не видел.
Это явно не тот напиток, который пьешь, сидя на крыльце и играя со свиньей, пока твои башмаки постепенно лохматятся из-за того, что их клюют куры.
Увидев, что Лоуренс стесняется пить, Фрид расплылся в ухмылке.
– Поистине сам Господь направил ко мне этого юношу, знающего цену вещам!
И он грандиозным жестом поднял свой кубок и осушил его одним глотком.
