Я сделал это отступление, чтобы после всего, рассказанного про Круазета, его не заподозрили в женской слабости (хотя его сердце было нежнее женского), не скрывая, что каждый из нас вел себя сообразно своему характеру. И я, в то время как Круазет, объятый трепетом, безуспешно пытался скрыть свои слезы, стоял ошеломленный увиденным, взглядывая то на разоренный дом, то на застывшее под лучами солнца мертвое лицо, а в глубине души у меня таилась мысль о несправедливости Провидения, допустившего это. Постепенно вид мертвеца и поруганного дома затмила в моем уме другая картина: я видел родной старый замок, зеленые поля вдоль реки, серые холмы, поднимавшиеся над ними, нашу террасу и… Катерину, выходящую нам навстречу с бледным лицом и широко раскрытыми глазами, вопросительно смотревшими на нас. Но мы не могли утешить ее, — ведь с нами не было ее жениха!..
Легкий шум, созвучный скрипу качавшейся над нами вывески, внезапно вывел меня из задумчивости. Медленно, все еще во власти грустных дум, я обернулся. Одна половинка двери книжной лавки отворилась, и из нее на нас выглядывала старуха. Когда наши взгляды повстречались, она сделала движение, намереваясь как бы закрыть створку, но я не двинулся с места, и, успокоенная этим, она еле заметно кивнула мне головой. Я сделал шаг вперед.
— Ш-ш-ш! — отвечала она, и ее старое, сморщенное лицо, походившее на вылежавшееся нормандское яблоко, выразило глубокую жалость, когда она взглянула на Круазета.
— Что такое? — тоже шепотом машинально спросил я.
— Взяли его, — прошептала она.
— Кого взяли? — переспросил я без задней мысли.
Она кивнула в сторону разоренного дома и пояснила:
— Молодого сеньора, который жил там! О, господа! Каким красавцем он вернулся вчера с королевского приема! Я еще не видывала такого красавца — в атласном колете с бантами… И подумать только, что сегодня утром за ним гонялись как за крысой!
Слова старухи произвели полный переворот в моих мыслях. Сердце мое встрепенулось, и в нем пробудилась новая радостная надежда.
— Ушел ли он от них? — воскликнул я в волнении. — Удалось ли ему скрыться, тетушка?
— Как же! — отвечала она с живостью. — Вон этот бедняга (спокойно теперь лежит, — прости, Господа, ему его же ересь!) храбро отбивался у двери, пока сеньор, выбравшись на крышу, побежал вдоль улицы, а они внизу ревели и стреляли по нему словно мальчишки, с каменьями гоняющиеся за белкой.
— И он скрылся?
— Скрылся? — отвечала она, в раздумье покачивая седой головой. — Этого я не знаю. Боюсь, что теперь-то они его уже взяли… Мы все время наверху дрожали с моим стариком, словно в лихорадке, боясь высунуть нос (он и сейчас в постели, да хранят нас святые!). Но я слышала, как они двинулись с криками и выстрелами к реке и, пожалуй, если взяли его, то около Шатле. Мне так думается!
— Как давно это случилось? — нетерпеливо спросил я.
— Да с полчаса… А вы будете его родные? — с любопытством спросила она.
Но я не отвечал ей, стараясь растормошить Круазета, который за слезами не слышал нашего разговора.
— Есть надежда, что он жив! — сказал я ему на ухо. — Он убежал от них, слышишь!
И я быстро повторил ему рассказ старухи. Приятно было увидеть, как румянец заиграл на его бледных щеках, слезы высохли и новая жизнь, подкрепленная отвагой, пробудила каждый его мускул.
— Значит есть надежда? — воскликнул он, хватая меня за руку. — Надежда, Ан! Идем скорее, не теряя ни мгновения! Если он жив, мы станем сражаться рядом с ним!
Напрасно старуха пробовала удержать нас. Полная жалости к нам и уверенная, что мы идем на верную смерть, она забыла прежнюю свою осторожность и кричала нам вслед, чтобы мы вернулись. Но мы, не обращая никакого внимания на ее вопли, во всю силу молодых ног бежали уже вслед за Круазетом. Одолевавшее нас недавно утомление (а следует помнить, что мы не спали и не прикасались к еде в течение многих часов) покинуло нас, благодаря радостной надежде на то, что Луи еще жив и скрылся.
Скрылся! Но надолго ли? Ответ не заставил себя долго ждать. Только мы повернули за угол к реке, как до нас донесся гул человеческих голосов, свежий ветер охладил наши лица и тысячи крыш на противоположном берегу ослепили нас отраженным солнечным светом. Но мы быстро свернули направо, замедлив шаги только подойдя к большой толпе на площади у моста (кажется Pont au Chanse, насколько я помню) подле Шатле с его седыми от времени башнями и стенами.
