Сдвинул брови Нсбета, перехватил боевое копье и неслышными шагами двинулся к зарослям.
Долго, очень долго ходил юноша по джунглям и наконец нашел следы леопарда.
Осторожно раздвинул молодой охотник зеленые ветви и замер. Прямо напротив кустов, нежась на солнце, развалилась самка леопарда, а рядом с ней совсем маленький детеныш. Мать подняла голову и встретилась глазами с Нсбетой. А малыш, перебирая толстыми лапками, неуклюже двинулся к охотнику.
Дрогнуло копье в руках юноши, так же беззвучно исчез он в зарослях.
Давно уже горит костер на поляне. Рокочут тамтамы. Все молодые охотники вернулись из джунглей с добычей, нет только Нсбеты. Никто из них не принес шкуру леопарда...
Но вот появляется Нсбета. Проходит к костру и молча кладет к ногам красавицы не знавшее ранее промаха копье. Так же молча поворачивается и уходит из деревни...
Он не прошел испытание и потерял невесту. На опушке Нсбета останавливается и оглядывается назад. Там, за зарослями, осталась та, которую он любит. Но что это? Он слышит истошный вопль Колдуна, потом быстрые шаги... и перед юношей появляется невеста. Она крепко сжимает его боевое копье. Увидев молодого охотника, швыряет копье в сторону и бросается к нему.
Нсбета берет ее за руку и долго глядит ей в глаза.
Теперь они всегда будут вместе!
В. Пекарь, кинорежиссер
Во Владивостоке стояли последние дни осени. С верхних портовых улиц неслись сухие листья, иногда порыв ветра выдувал их стаями, уносил вниз к Золотому Рогу, туда, где за перекрестьями мачт угадывались заливы, проливы, острова. Далеко на рейде, в пелене утренней дымки суда ожидали своего причала, и мне было немного грустно оттого, что не я пришел из рейса и не я жду берега... Может, потому-то, узнав, что ледокол, вернувшийся из Антарктиды, стоит не у причалов города, как обычно, а где-то в Славянке, я был рад даже небольшому плаванию через залив Петра Великого.
Но прежде мне предстояло встретиться со старым моряком Николаем Федоровичем Инюшкиным, ныне капитаном-наставником ледокольной службы Дальневосточного морского пароходства. Его я знал давно, но ни разу мне так и не довелось поговорить с ним наедине и обстоятельно. Обычно при встречах он держался стороной и, как человек, о котором среди моряков ходили легенды, был на людях сдержан. Но стоило при ком-то произнести его имя, у собеседника теплели глаза, и он готов был тут же вспомнить что-нибудь из совместного с Николаем Федоровичем плавания... Инюшкин работал на многих ледоколах: старых клепаных и неклепаных, переименованных, новых. Когда-то он начинал как ледокольщик на легендарном «Красине», недолго ходил и капитаном на нем.
В тот день, идя на встречу с Николаем Федоровичем, я помнил еще и о том, что в 1955 году он был в самой нашей первой антарктической экспедиции. Ходил на «Лене» дублером капитана Александра Ивановича Ветрова. И теперь, когда все беды, постигшие «Михаила Сомова», были позади и судно благополучно вернулось домой, в Ленинград, я надеялся на откровенный разговор с человеком, который не мог не иметь своего суждения о событиях, разыгравшихся в Тихоокеанском ледовом массиве у берегов Антарктиды. В кабинете ледокольной службы все напоминало о поре арктической навигации. На большом столе посреди комнаты была расстелена знакомая крупная карта ледового режима морей восточного сектора Арктики. На ней бросались в глаза разноцветные знаки балльности полей льдов; тут же рядом — стопки радиограмм, стекающиеся в эту комнату с информацией авиаразведок, полярных станций, судов, спутников, данные которых ложились на оперативную карту; отсюда, из пароходства, можно было следить за обстановкой в студеных морях и быть готовым к выдаче рекомендаций капитанам, уходящим в Арктику.
Глядя на все это, нетрудно было понять, что еще недавно, пока «Сомов» дрейфовал во льдах Тихоокеанского массива и ледокол «Владивосток» находился в спасательной экспедиции, рядом с арктической картой была в работе другая — антарктическая.
Николай Федорович поднялся из-за стола — высокий, худощавый, в старом капитанском френче, в белоснежной сорочке с форменным галстуком и, как всегда, в очках, напоминающих пенсне. Обдав меня рокотом низкого приветливого голоса, он стал усаживать, и по тому, как это делал, ни о чем не спрашивал, я догадывался, что он уже кем-то из моих друзей предупрежден о предмете моего интереса.
