— Как жив-здоров, Вандал?
— Ох, Стоян, — прохрипел тот, — какое здоровье в наши годы? Еле выжил после того медведя. Все ребра гад поломал. И дернуло меня одному на него с рогатиной идти? А теперь мне беречься надо, кушать хорошо, бабу ласковую.
— С бабы ласка, коль тверда оснастка, — весело съязвила Умора, и ведьмы снова расхохотались.
— А дотуда, девки, медведь не дотянулся, — Вандал рассмеялся, — больно твердым ему показался. Это лишь по твоим зубам, а Умора?
— Эй, Беспута, — Умора подмигнула, — вишь, какой мужик попался? Проверить надо бы.
Беспута поднялась, улыбнулась Вандалу и двинулась к нему неспешной поступью, истомно глядя в глаза. Вандал почувствовал, как от нее повеяло похотью. Это был не запах, не соблазнительные жесты — это была природная магия. Магия самки, на которую самец инстинктивно реагирует. Теплый возбуждающий поток накрыл его с головой, биение сердца участилось, и тело молниеносно отозвалось на призыв. Стоян рассмеялся.
— Хватит, хватит, Беспута. Отпусти его, еще вся ночь впереди. Сначала дело, потом тело.
Подошел, прихрамывая, третий ведьмак. Длинные волосы, словно грязная солома, ниспадали до плеч.
— Долгих тебе лет, Стоян.
— Все там будем, Лиходей. Никому не известно, когда призовут.
Они крепко обнялись. Чернава заметила, что ведьмы не торопятся шутить с этим ведьмаком. Что-то в нем было нехорошее, отталкивающее. Он молча подошел к костру, присел, ни с кем более не поздоровавшись.
Из-за костра появился четвертый. Молодой, лет тридцати, красивый, зеленоглазый.
— Доброго тебе здоровья, хозяин.
— Здравствуй, Падун. А ты все не меняешься. Век хочешь молодым проходить?
Падун улыбнулся, приглаживая шевелюру, глянул в сторону ведьм.
— А куда торопиться? Я девкам нравлюсь таким, какой есть. А кому нужны старики?
Словно подтверждая его слова, Морока и Потвоpa, перемигнувшись, подбежали к Падуну, затараторив наперебой:
— Привет, милый, пятый год уж как на шабаши не являешься. Как добрался? Не голоден?
Падун удивленно переводил взгляд с одной девки на другую.
— Ну и дела. И там, и там — морок, а кто есть кто, понять не могу.
Ведьмы улыбнулись, взяв его под руку.
— А и не нужно понимать. Все вам мужикам понять нужно, во всем разобраться. А нам, женщинам, любви хочется и внимания. Ну что, ты с нами сегодня?
Падун засмеялся, раскинул руки, жадно обнимая девок за ягодицы.
— Ведите, клятые. Сдаюсь.
Падун весело разрядил напряжение, созданное появлением Лиходея. Он шутил, перемигиваясь с ведьмами и рассказывая веселые истории своих последних лет.
— Так вот. Украл я год назад коня у князя полянского Богумира. Увел прямо из стойла. Ну, все вы наслышаны, каков у него нрав, недаром люди его Богумиром Бешеным кличут. Конюшего он зарубил на месте, кинулся на стражу, да воевода за отроков заступился. Мол: «Ты, князь, не горячись. Коли хлопцы виноваты, я их собственной рукой покараю. Разобраться надобно». Разбирались, разбирались, оказывается, сам Богумир на том коне из ворот городских и выехал. Князь приказал разослать гонцов по деревням. Коль сообщит кто о конокраде, похожем лицом на пресветлого князя, того награда ждет. А деревенские мужики животы надрывают, мол, рассудком князь подвинулся. Один дома спит, а другой в это время, словно тать, коней ворует.
Пока Падун веселил колдуний, явился пятый ведьмак. Высокий и жилистый, похожий на Стояна словно брат родной. Та же неторопливая поступь, тот же колючий взгляд, только лет на десять постарше.
— Здравствуй, брат.
Они молча обнялись, долго не отпуская друг друга. Затем Стоян негромко произнес:
— Здравствуй, Пастух. Скажи, ты тоже почуял?
Пастух кивнул, отвечая на вопрос:
— Да. Все начнется сегодня. Навь уже беспокоит границы мира, Сила должна найти выход.
Стоян оглянулся на сидящих у костра ведьмаков. Веселье было в разгаре, смеялись все, кроме Лиходея.
— Думаю, Лиходей тоже чует. Остальные нет, молоды еще. У них это первый Приход и хорошо бы — не последний. — Стоян подошел к костру.
— Ну коль все уже в сборе, пора приступать. Поди, не только медовуху пить собрались.
Все разговоры вмиг оборвались, и колдовской шабаш двинулся к Пламеню. Стали большим кольцом вокруг костра, огненные языки которого словно тянулись к Луне. Стоян, облаченный в козлиную шкуру, прошел по кругу, вглядываясь в глаза собравшихся.
