– Да.
– А отец всегда тебя так за это ругал.
– Ты тогда была куда меньше.
Но она уже уткнулась лицом ему в грудь, всем телом содрогаясь от рыданий. Он обнял ее. Горе переполняло сто – не от того, что в комнате его родителей лежат мертвым его отец, этот чужой человек, а оттого, что скорбь терзала Санду, по которой все время, пока он плавал вдали от родных краев, он так тосковал.
– Ты знаешь, я всегда так любила тебя за это, – сказала она. – Я так гордилась, что ты считаешь меня равной себе и Йесе. – Она крепко обняла его. – Ты единственный обращался со мной как с личностью, а не просто как со следующим в роду, донашивающим за ним одежду, которого всегда считают маленьким потому, что все остальные уже знают то, что он пытается открыть. – Она вытерла глаза. – Ты никогда не дразнил меня. И это мне в тебе больше всего нравилось.
Мойши мягко рассмеялся.
– Я никогда и ни в чем не мог тебе отказать. Помнишь, когда я брал тебя с собой в Алаарат тайком от всех, ты увидела какоето украшение в окне лавки, мимо которой мы проходили. Ты так захотела его иметь, а я рассмеялся и сказал, что ты его получишь, когда станешь женщиной.
– Помню, – ответила она, и глаза ее затуманились. – Когда я расплакалась, ты вернулся и купил его мне.
– Я не мог расстроить тебя. Ты же знаешь, каковы дети. Им хочется всею, что они видят, а через день они бросают то, что так хотели. Но я знал, что огорчу тебя, и не мог этого вынести. Я помню, что ты каждый день носила его, и, когда отец спросил, откуда ты его взяла, ты сказала, что тебе его подарил один мальчик в школе.
Глаза ее засияли.
– Я до сих пор его ношу. – Ее тонкие пальцы коснулись звездочки, висевшей на тонкой цепочке на ее шее.
– У тебя нет мужчины, который дарил бы тебе теперь украшения? – сказал он полунасмешливо.
– Пока нет. – Она стиснула его в объятиях. – Я все равно не сниму эту звездочку, кто и что бы мне ни подарил. Она напоминает мне о слишком многих счастливых днях.
Он не мог четко вспомнить самого погребения. Словно его сознание было затуманено, так что даже сейчас, во сне, воспоминание было смутным, будто его и не было при этом обряде.
Потом, по искаильскому обычаю, была церемонная торжественная трапеза для семьи и друзей отца, которая предшествовала семидневному посту.
Мойши сидел рядом с Сандой. Слева от него расположилась высокая, довольно изящная женщина. Когда Санда ушла, он обратил на нее внимание и заметил, что она смотрит на него. Он повернулся и впервые посмотрел на нее. У нее были черные глаза и темные вьющиеся волосы. На ней было оливковозеленое блестящее платье, открывающее одно плечо. Линия шеи плавно переходила в очертания крепкой груди.
– Извини, что я так смотрю на тебя, – сказала она слегка хрипловатым голосом. – Но ты другой сын? Тот, что плавает по морям.
На мгновение их взгляды встретились.
– Я Элена. – Взгляд его был попрежнему непонимающим. Тогда она добавила: – Я жена Йусти.
Мойши замер как громом пораженный. Ведь именно изза гибели сына Йусти в драке Мойши пришлось много лет назад срочно покинуть Искаиль. Сын Йусти полез в драку с Йесой и выхватил нож. Йеса драться не умел и наверняка бы погиб, если бы Мойши не ввязался в схватку с ним. Йусти, земля которого граничила с землями его отца, был лишь немного его моложе.
– К несчастью, он болен, – сказала Элена. – Иначе он был бы здесь вместе со мной и почтил бы своего ближайшего соседа и друга. Когда он выздоровеет, он придет на могилу твоего отца и будет молиться за то, чтобы его странствие было спокойным и чтобы он обрел вечный мир.
– Ты хорошо знала моего отца?
– Увы, нет. Я ведь только недавно вышла за Йусти. После того, как умерла его прежняя жена, он взял меня. – Мойши подумал, что это какойто странный способ улаживать дела. – Мне так жаль твоего отца. Прощу, прими мои сердечные…
– Прости, – перебил ее Мойши и встал. Внезапно ему стало душно в закрытом помещении, и он вышел из комнаты. Прошел в кухню, но на этот раз там было полно поваров и слуг. Он увидел в одном углу Санду, вместе со слугой подсчитывавшую, сколько осталось еще вина, и подумал, что они попрежнему занимаются своим делом.
