Но связник не появлялся. Может быть, посланец Марчевского не дошел до новых друзей. Или ему не поверили? Нет, должен был дойти, должны поверить — пан Викентий нашел именно такого человека, который и дойдет и вызовет доверие у тех, кто теперь должен стать его друзьями.
Надо избавляться от непрошеного спутника на прогулке. Марчевский знал, что его ищут. Ищут разные люди и с разными целями. С одними он сам желал встретиться, с другими — нет. Увязавшийся за ним господин в темном пальто и широкополой шляпе был явно не из тех, с кем пану Викентию хотелось бы увидеться. Марчевский прибавил шагу, направился в сторону тихих улочек, скрывавших развалины от прошлогодних бомбежек. Больше не оглядывался — понял, что тип в широкополой шляпе так просто не отвяжется.
Пан Викентий невесело усмехнулся — многие из хорошо известных ему приемов избавления от слежки оказались непригодными в условиях оккупации. Но первая растерянность уже прошла. Мозг работал четко, выискивая наилучший вариант. Однако тревожное чувство, возникшее, когда он заметил господина в темном долгополом пальто, не исчезало, а наоборот, усиливалось. Ни к чему сейчас такие приключения, ни к чему. Слишком многое поставлено на карту, сделан важный ход, даже не ход… Принято серьезное решение и осуществлены меры для его реализации, а тут возникают осложнения. Сначала надо бы дождаться ответа на сделанные предложения и только потом встречаться с кем бы то ни было. Марчевский с сожалением вспомнил о Мокотовском поле в старой, еще довоенной Варшаве. Вот где было удобное место для встреч и неожиданных исчезновений! Там собирались тысячи людей, преимущественно безработных, которым некуда было девать свободное время. Некая своеобразная, стихийно возникшая биржа с неограниченным выбором дешевой рабочей силы. В толпе проще простого затеряться. Но сейчас не было ни Варшавы, ни Мокотовского поля… Была полупустая улица без трамваев, редкие прохожие, жавшиеся к домам, быстро шагавший но грязному, покрытому лужами асфальту тротуара Марчевский и его молчаливый преследователь.
Сзади послышался рокот моторов. Марчевский оглянулся — на улицу втягивалась моторизованная часть немцев. Пятнистые тенты огромных грузовиков опущены, глухо гудят бронетранспортеры, стрекочут подпрыгивающие на булыжной мостовой мотоциклы, разбрызгивая далеко в стороны грязь из-под колес.
Не стоило лишний раз искушать судьбу, и пан Викентий свернул за угол. Там, как он помнил, было кафе, в котором ему доводилось раз-другой выпить чашечку кофе. Тихое, по-домашнему уютное, с большой пальмой в деревянной кадке, стянутой ржавыми обручами, с темным паркетным полом и маленькими столиками на двоих, покрытыми разноцветными скатертями.
К счастью, маленькое кафе оказалось целым и было открыто. Еще раз оглянувшись на казавшуюся бесконечной колонну немецких войск, Марчевский толкнул знакомую дверь.
Кадка с пальмой стояла на старом месте, в углу. Правда, развесистая крона слегка пожелтела и пожухла, острые длинные листья поникли, как сложенные веера. Столики, за которыми сидели немногочисленные посетители, уже не покрывали разноцветные скатерти и, самое главное, как отметил про себя пан Викентий, совсем пропал запах — дразнящий, вызывающий аппетит и предвкушение праздника запах шоколада, ванили и хорошего кофе, сваренного по-варшавски.
Подойдя к стойке, за которой пожилой хозяин перебирал пластинки, решая, какую из них поставить на старенький патефон, Марчевский попросил кружку пива и бутерброд. Хозяин, не удостоив его взглядом, молча кивнул и, остановив выбор на одной из пластинок, бережно насадил ее на штырек патефонного круга. Склонив голову на бок, словно прилежный ученик, выводящий в тетради заданные строгим учителем чистописания упражнения, он начал заводить патефон, шевеля губами и отсчитывая обороты ручки — ровно двадцать четыре. Тихо опустил на черный диск иглу и, взяв полотенце, начал протирать кружку.
Пан Викентий сразу узнал любимое им танго Ежи Петербургского. Вот вступил аккордеон, легко полилась мелодия, подхваченная саксофоном, женский и мужской голоса запели дуэтом о синих цветах разлуки и давно ушедшей любви. «Как много и как мало отпущено человеку в жизни. Сначала он спешит вперед, а потом начинает сожалеть о прошлом, живя воспоминаниями о былом», — подумал Марчевский, беря кружку с дурным — видно было уже по пене — пивом, небрежно подвинутую к нему по прилавку хозяином. На маленькой сервировочной тарелочке появился бутерброд — серый кусок хлеба с тонким слоем маргарина и крошками паштета неизвестного происхождения. Скорее всего, из конины.
