Решив перейти на «ты», они для начала немного пообсуждали Джилл Темплер. Они не сплетничали, а просто пытались нащупать точки соприкосновения, да и вопросы, которые задавала Джин, были достаточно тактичными.
— Джилл иногда становится просто одержимой. Тебе не кажется, Джон?
— Нет. Просто она делает то, что должна делать.
— Насколько я поняла, некоторое время назад между вами был… роман.
Ребус удивленно вскинул брови.
— Это Джилл тебе сказала?
— Нет. — Джин обеими руками расправила лежащую на коленях салфетку. — Я догадалась по тону, каким она когда-то о тебе говорила…
— Говорила когда-то?…
— Это ведь было довольно давно, правда?
— В доисторические времена, — вынужден был признать Ребус. — Ну а как насчет тебя?
— Надеюсь, я не отношусь к доисторическим временам, Джон?
— Нет, конечно. Мне просто хотелось, чтобы ты что-то рассказала о себе.
— Я родилась в Элгине, мои родители были учителями. После школы я поступила в университет Глазго, специализировалась на археологии. Докторскую степень получила в Даремском университете, потом некоторое время работала в США и в Канаде, изучая культуру английских и шотландских переселенцев девятнадцатого века. В Ванкувере я получила должность хранителя в музее, а когда аналогичная вакансия появилась в Эдинбурге — вернулась сюда. В старом музее я проработала без малого двенадцать лет, а теперь вот тружусь в новом. — Она слегка пожала плечами. — Пожалуй, это все…
— А как ты познакомилась с Джилл?
— Мы вместе учились в школе и были лучшими подругами. Потом наши пути разошлись…
— А замужем ты была?
Джин ненадолго опустила взгляд.
— Да. В Канаде. Мой муж… умер.
— Извини.
— Не за что тут извиняться. Эрик умер от виски — допился до белой горячки, — но его родные так и не смогли в это поверить. Должно быть, поэтому я и вернулась в Шотландию.
— Потому что он умер?
Она покачала головой.
— Остаться означало поддержать миф об Эрике, который создали его родители.
Ребус кивнул. Ему показалось — он понимает, что она имеет в виду.
— Ты говорил — у тебя есть дочь? — внезапно спросила она, и Ребус догадался, что Джин хочет сменить тему.
— Да, есть, ее зовут Саманта. Сейчас ей… двадцать с небольшим.
Джин рассмеялась.
— Ты не знаешь точно, сколько лет твоей дочери?
Ребус выдавил из себя улыбку.
— Дело не в этом. Я хотел сказать, что она инвалид, но тебе, наверное, это не интересно.
— О-о!.. — Джин некоторое время молчала, потом посмотрела на него. — Но для тебя это важно, — сказала она. — Иначе ты не заговорил бы об этом сейчас.
— Пожалуй. Впрочем, дело понемногу идет на лад. Насколько я знаю, Сэмми уже ходит со специальными «ходунками», — эта такая прямоугольная рама на четырех ножках, — так что надежда есть.
— Это же замечательно! — воскликнула Джин.
Ребус кивнул. Ему не особенно хотелось рассказывать всю историю. Джин, очевидно, это поняла, так как вопросов больше не задавала.
— Как суп, нравится?
— Очень неплохой суп.
Минуту или две они молчали, потом Джин спросила о его работе. Это были обычные вопросы, которые задают малознакомому человеку. Обычно Ребус чувствовал себя неловко, когда ему приходилось рассказывать о службе в полиции. Ему казалось, что на самом деле большинству это не интересно, а если и интересно, то только в усеченном виде: без самоубийств и вскрытий, без вспышек ревности и депрессий, приводящих человека за решетку, без пьяных побоищ субботними вечерами, без киллеров и наркоманов. Ребус всегда боялся, как бы голос не выдал его увлеченности профессией. Правда, методы и результаты полицейской работы часто казались ему сомнительными, но сам процесс расследования его буквально завораживал. Ребус чувствовал, что такой человек, как Джин Берчилл, сможет заглянуть ему в душу достаточно глубоко и увидеть то, что он предпочел бы скрыть. Например, она могла догадаться, что его любовь к работе объясняется по большей части самой обыкновенной трусостью. Почему, спрашивается, ему так нравится сосредотачиваться на мельчайших подробностях чужих жизней, на чужих проблемах? Уж не потому ли, что таким образом он мог уйти от необходимости взглянуть в лицо собственным недостаткам и слабостям?
