Глава вторая
ПРИЗЫВ ДЕЛЬФИЙСКОГО ХРАМА
Познай самого себя.
Изречение, начертанное на храме Аполлона в Дельфах[38]
в странствии по цветущей Ионии, явившей на свет немало мудрецов, известных всей Элладе, прежде прочих городов посетил Сократ с Эсхином родину Аспасии — Милет, где также был рожден градостроитель Гипподам
[39], по строгому плану которого сооружалась афинская гавань Пирей.
Но не встретили путники тех мудрецов, кто знал бы тайну истины житейской, и повстречали только одного — ученика Анаксагора, Архелая по прозванию Физик, кто первый высказал догадку, что звук есть сотрясение воздуха. И сказал он странствующим афинянам, что справедливое и прекрасное существуют не по велению природы, а установлением людей. На вопрос же Сократа, считать ли справедливым или несправедливым установленное одними как справедливое, а другими как несправедливое, не нашел ответа Архелай в разуме своем, и покинули его Сократ с Эсхином в незнании большем.
Когда же приплыли на остров-государство Самос, славный военным могуществом, то беседовали там с мудрым Дамоном, наставлявшим юношей посредством музыки, ибо учил, что благозвучность способствует смягчению нравов, а неблагозвучность его огрубляет.
И выслушав Дамона, утверждавшего, что политические перевороты происходят от перемены музыкальных стилей в государствах, рассмеялся Сократ и увел с собой Эсхина, говоря: «Что тирания может иногда способствовать расцвету похоронной музыки и маршей, в это каждый поверит, по то, что будто музыка, даже самая сладкозвучная, способна свергнуть тиранию, в это и ребенок не поверит…»
И отправились афиняне назад и, переплывши Эгейское море, высадились в Истме[40], дабы насладиться зрелищем Истмийских игр, где в честь морского бога Посейдона состязались в телесной красоте и ловкости гимнасты и конники, а в благозвучии — музыканты и поэты. Из Истма же пришли они в Дельфы[41], знаменитые на всю Элладу Пифийскими играми[42], а еще того больше — храмом Аполлона, чтобы узнать у пифии[43] истину, философам неведомую: о добродетели, что она такое и как ее познать. Но не пришлось им вопрошать оракула, ибо нужную истину узрел Сократ начертанной у входа в храм: «Познай самого себя».
И так потрясла эта надпись Сократа, что долгое время стоял он в безмолвии, впившись глазами в призывную надпись храма, говоря себе бесконечно: «Так вот оно то, что так долго искал!»
И юный Эсхин, привыкнув к тому, что Сократ подолгу стоял и сидел, осененный мыслями, так долго ждал его на этот раз, что, испугавшись за друга, не напасть ли навалилась на него, решил схватить его за руку, чтобы отвлечь от мысленных грез. И повернув стопы домой, в Афины, говорил Сократ Эсхину:
— Познать самого себя, вот что нам нужно, Эсхин!
— Чем же тебя поразили эти слова? Растолкуй мне, Сократ, — сказал удивленный Эсхин, шагая рядом по пыльной каменистой дороге.
И Сократ спросил:
— Скажи, Эсхин, в чем причина того, что одни из людей добродетельны, а другие злы?
— Мне кажется, Сократ, что это происходит от различного сочетания злых и добрых семян в человеке.
— Не хочешь ли ты сказать, — спросил тогда Сократ, — что это различие бывает у человека с рождения?
— Ни в коем случае, Сократ! Все ведь знают, что младенцы рождаются добрыми, дурными же их делает жизнь.
— Клянусь харитами, ты верно сказал, Эсхин! Но почему она, эта самая жизнь, одних превращает в злых, а других сохраняет добрыми?
— Трудно сказать, Сократ…
— Ну а если бы у нас, — допытывался Сократ, — была возможность наблюдать живого человека изнутри, с тем чтобы выяснить, как и почему в одном случае в нем одерживают верх семена добра, а в другом дурные семена, могли бы мы тогда путем рассуждения приблизиться к загадке добродетели?