Внуки Колумба - страница 56

— Мам, ты спишь?

— Что, сынок?

Липст присел на краешек кровати.

— Там каши еще осталось немного. На утро.

— Надо было всю съесть.

— Мам, знаешь что…

— Ну, говори.

— Все же нет тебе от меня никакого толку.

Мать пошевелилась под одеялом.

— Детей не для толку растят, а для радости.

— Ну, большой радости ты от меня тоже не видала.

— Не говори так, Липст. Не надо так.

Молчание. Голубоватый блеск луны. У матери руки куда жестче, чем у Ии и Вии.

— Мам, знаешь что…

— Ну?

— Хулиганов мы ловили только до двенадцати. А потом…

— Ладно, Липст. Я и так знаю, куда ты опять ходил.

Липст подоткнул одеяло с боков, чтобы мать не зябла.

— Как ее звать-то?

— Ее зовут Юдите.

— Юдите, — повторила мать. — Ладно, сын. Не в имени дело.

Липст еще минуту посидел, потом поднялся.

— А кашу я всю не съел. На утро осталась. Ладно?

— Хорошо, хорошо.

Липст лег в постель и закрыл глаза. Мысли медленно уплывают за пестрый занавес. В ушах стихающим эхом звучат слова матери:

— Хорошо, хорошо, хорошо…

— Ты! — увидав Липста, воскликнул Угис. — Я падаю в обморок! До карнавала каких-то два часа, а он спокойно разгуливает!

— Не волнуйся, сейчас уйду. Забежал по дороге проведать. Ну, как твои дела?

— Дела хороши, — вместо Угиса поспешила ответить Вия. — У него только сердце ноет. Сегодня он сердечник.

В подтверждение Угис помахал белым шаром головы. Подпертый подушкой, он сидел в постели и походил на снежную бабу в белой рубашке. Вия пристроилась рядом на стуле и держала на коленях тарелку с горячим супом. Она зачерпывала суп чайной ложечкой и, прежде чем поднести к губам Угиса, старательно дула на ложку. Липст даже рот разинул от этакой идиллии.

— Да, — вздохнул Угис, — кажется, на этот раз я так и не попаду на карнавал. Наверно, не попаду… Видик у нас, ничего не скажешь, — аховый… Разве такое чучело может появиться в обществе?!

— Видик видиком, — сказала Вия, — но у тебя ж температура. Береженого бог бережет, смерим еще раз. Вот градусник, держи как следует!

— Не желаю я видеть этот градусник!

— Уги, детка, не спорь! Больным спорить строго воспрещается.

Вия расстегнула на Угисе рубашку. Он извивался, поджимал коленки к животу, краснел и бледнел. Это снова был старый Угис. Хотя бы потому, что он стеснялся показать Вии голую грудь. А может, и потому стеснялся, что при процедуре присутствовал Липст.

— Вия, ну, пожалуйста! Я не хочу! Слышишь?

— Не валяй дурака, — высунул голову Робис из-за занавески. — Не забывай, что Вия измеряет тебе температуру по комсомольской линии. Липст, поди-ка сюда! Иди посмотри, какая у меня будет маска.

— Нельзя, нельзя! — за спиной у Робиса испуганно закричала Ия. — Ты с ума сошел, Робис! Я же совсем голая!

— Ладно, — сказал Липст. — Я налюбуюсь твоей маской на вечере.

— Ты один придешь на карнавал?

— Нет, наверно, мы придем вдвоем, — ответил Липст со слабо скрытой гордостью.

— Ну, тогда на вечере ты наверняка ничего не увидишь. Лучше покажу тебе сейчас.

— Нет, лучше вечером. Я увижу, не сомневайся.

— С тобой будет Юдите? — растерянно заморгал глазами Угис. — И я не повидаю ее? Это катастрофа! Я сейчас же встаю и иду на карнавал! Честное слово, пойду!

Вия обхватила Угиса сильной рукой и усадила обратно в подушки.

— Лежи спокойно, малыш, — сказала она. — Не разбей термометр. Их сейчас нигде не достанешь.

— Видишь, Липст, моя песенка спета, — Угис еще раз попытался подняться. — Итак, я — жертва медицины.

— Лежи спокойно, жертва, — сказала Вия.

— Липст, я прошу тебя, — прижатый локтем Вии, Угис больше не артачился. — Прихвати с собой мою луковицу и походи в ней часок на карнавале. Маска небольшая, сложи и сунь в карман. Тогда у меня будет чувство, будто и я среди вас. Наденешь?

— Ладно, — сказал Липст. — Надену. А ты лежи спокойно и поправляйся. И не ссорься с Вией.

— Этого от меня не требуй. Этого я не обещаю.

— Ничего, ничего, все будет в порядке, — Вия поправила подушку под головой Угиса.

В тарелке еще оставался суп, и кормление Угиса продолжалось. Порядок тот же самый: Вия зачерпывала ложечку, старательно охлаждала и лишь тогда подносила к губам Угиса. Угис смирился. Забыв все печали, он послушно ел, не отрывая взгляда от румяного, здорового лица Вии. Он был счастлив. Широко раскрытые глаза сияли. Впервые в жизни Угиса кто-то о нем так нежно заботился, впервые к нему так ласково прикасались женские руки. Отблеск чудесного тепла любви, которым Угис не был согрет даже в детстве. От самого рождения он зяб. Теперь он блаженно грелся и льнул к этому теплу, — не замечая, что сам уже охвачен пламенем.