Кто-то навалился Липсту на грудь, схватил и душит. Лодка маленькая, волны вздымаются до самого неба. Липст долго падает в черную пустоту, но душитель не отпускает его. Дышать уже нечем, надо кричать, а тут накатывается новая кипящая волна, и он опять опрокидывается в бездну…
Липст приоткрывает глаза. Лодки уже нет. Он лежит на кровати. Тем не менее дышать тяжело, и мозг не в состоянии связно мыслить. Хочется пить. Все вокруг опять поплыло, заколыхалось, закружилось. Что произошло? Который час?
Липст открывает глаза. Одежда аккуртно сложена на стуле. Рядом сидит мать и — смачивает в тазу полотенце.
— Тебе лучше? — спрашивает мать. — Уж больно ты давеча стонал.
Она отжала воду, положила влажное полотенце Липсту на лоб и вздохнула.
— Ох, сынок, сынок…
Теперь Липст вспоминает: проклятый Узтуп!.. До чего же ловко этот негодяй заманил его в «Зеленый круг»… Ни одного иностранного моряка там не было и в помине. Сприцис заявил, что надо немного подождать. Сидеть за пустым столиком было как-то несолидно, Липст заказал бутылку вина. Потом откуда-то подвернулись закадычные приятели Узтупа, и одна лихая девица пожелала выпить шампанского. Оркестр играл по их заказу, и счет выпитым бокалам был потерян…
Липст сел на постели. Зубы у него стучали. Во рту не язык, а высохший лист.
— Мам, дай пиджак.
— Куда же ты пойдешь?
— Никуда не пойду. Посмотрю только.
Мать сняла со спинки стула пиджак и положила перед Липстом.
— Там еще есть пятерка, — сказала она. — Ее мне отдал молодой человек, который привел тебя ночью.
Липст быстро посмотрел матери в глаза, а неуклюжие пальцы так и замерли в кармане.
— Может, тебе питье кисленькое приготовить? — мать повернулась и опять смочила в тазу полотенце.
Липст не ответил. Он снова лег и уткнулся лицом в подушку. Весь мир ходил ходуном.
— Послушай, мам. Я хочу тебе что-то сказать.
— О чем тут еще толковать…
— Не купил я брюки…
— Лежи уж, лежи лучше. У тебя еще есть часа два.
Рядом с Липстом спина матери. Она тоже качается. Качается весь мир.
— Вставай, Липст, а то опоздаешь!
Молчание.
— Вставай, сынок, вставай! На работу опоздаешь!
Тяжкий и долгий вздох.
— Вставай, хватит спать!
Липст медленно слезает с постели и тащится к столу. Ноги дрожат. Он ковыляет, как больной, который впервые поднялся после тифозной горячки. Еще никогда не бывало так тошно, как сейчас. Желудок, казалось, подступил к самой глотке, кишки спутались в змеиный клубок.
Липст посмотрел в зеркало: на него пялилась гипсовая маска с застывшей гримасой великомученика. Липст высунул язык и передразнил сам себя. Затем с трудом влез в брюки и потащился умываться. Он едва не опрокинул подслушивавшую за дверью мадемуазель Элерт. Какое-то время они так и стояли в обнимку, словно влюбленная парочка.
— Сегодня чудесное утро, — похожая на ковш экскаватора челюсть мадемуазель Элерт отверзлась в позолоченной улыбке.
Соседка приблизилась к Липсту и, стреляя глазами, заговорщицки прошептала:
— Надеюсь, вы не забыли наш уговор? Ночью у Зелтыни опять кто-то был…
Липст молча отстранил мадемуазель с дороги.
— Надеюсь, вы не забыли? — мадемуазель не отступала.
Липст мученически улыбнулся.
— Отойдите, — сквозь зубы быстро проговорил он. — Мне нехорошо…
Холодный душ творит чудеса. Десять минут спустя Липст уже некое подобие человека. Ноги по-прежнему дрожат, но теперь он может хоть стоять на них.
— Завтракать будешь? — спросила мать.
— Пожалуйста, не говори про еду!
— Ай-ай-ай! — вздохнула мать. — Ну как же так, не поевши!
— Посытней пообедаю, — проворчал Липст.
Мать стоит и испуганно смотрит Липсту в глаза.
— На еще три рубля. Тебе твоей пятерки не хватит.
