«Значит, и здесь то же самое…»
Стол начальника отдела кадров огромен. Покрыт зеркальным стеклом. «Стеклом? — думает Липст. — А может, это вовсе и не стекло. Может, лед. Тонкая корка льда».
— Вот так, молодой человек. Жаль, весьма жаль…
Начальник поднялся.
— Тогда извините. Нельзя так нельзя…
— Желаю успеха! Всего наилучшего!
Улица. Толчея. Мелкий октябрьский дождик.
Липст купил пачку сигарет и закурил. Горький дым ест горло. А может, дело вовсе не в дыме?
«Куда теперь?» — спрашивает себя Липст.
Три года назад он окончил седьмой класс и поступил в художественное училище. С детских лет Липсту твердили:
— Как ты замечательно рисуешь! Как ты здорово владеешь красками! У тебя талант! Тебе надо обязательно учиться на художника…
Иных увлечений у него не было, и он решил стать живописцем. Красивые иллюзии постепенно утратили первоначальную прелесть. Оказалось, на первых курсах художественного училища живописью почти не занимаются. Какую-нибудь идиотскую вазу рисуют неделю напролет. Потом эту же самую вазу кладут набок и снова рисуют всю неделю.
Нет, это не могло увлечь нетерпеливого Липста.
Талант? Быть может, и в самом деле после долгих и тщательных поисков у Липста удалось бы обнаружить некую крупицу таланта. Но так или иначе, а десятки других учеников рисовали лучше, вернее, ярче, своеобразнее, с бóльшим увлечением, чем он. Липст не испытывал ни малейшей радости, он понимал, что совершил ошибку.
…Это случилось недели две назад. По пути из училища домой Липст вдруг увидал на другой стороне улицы Юдите. Древняя Бастионная Горка пылала осенним багрянцем. Ветер гнал волны позолоченных листьев по асфальтовым дорожкам. Мягкое осеннее солнце то выныривало, то пряталось в низких, серых октябрьских тучах. У Липста внезапно свело колени, словно от удара электрическим током. И сразу не стало ни Бастионной Горки, ни бульвара, ни гонимых ветром листьев. Была только Юдите, такая, какой он помнил ее с того вечера. Выше сосен возносили их качели. На волнах Киш-озера колыхались лодки. Они танцевали под гирляндами цветных лампочек, и оркестр тихо наигрывал:
На Волге широкой,
На стрелке далекой
Гудками кого-то зовет пароход,
Под городом Горьким,
Где ясные зорьки,
В рабочем поселке подруга живет…
На трамвайной остановке толпился народ. Липст хотел спросить Юдите, когда они встретятся, но она вдруг поцеловала его в щеку и пропала, словно в воду канула. Больше они не виделись, и Липст, рисуя гипсовые вазы, раскачивал качели, решая у доски геометрические задачи, плыл в лодке по Киш-озеру; укладываясь спать, слышал звуки песни:
На Волге широкой,
На стрелке далекой…
И вот наконец! Вот она идет, придерживая от ветра маленькую шляпку…
Липст хотел было перебежать улицу, но им вдруг овладела странная робость. В конце концов ему удалось взять себя в руки и преодолеть смущение. Слишком поздно! На углу квартала Юдите поздоровалась с усатым мужчиной, тот взял ее под руку, и они ушли. На усатом было щегольское, сшитое по последней моде пальто и надвинутая на лоб велюровая шляпа.
Липст густо покраснел. Он огляделся по сторонам: нет ли свидетелей его позора? Но какое это имело значение в конце концов? Он чувствовал себя опозоренным в собственных глазах. Его обокрали и одурачили среди бела дня. Сердиться на Юдите Липст не мог, и потому двойную порцию уничтожающего презрения получил пижон в дорогом пальто и надвинутой на лоб велюровой шляпе. Пальто и шляпа вызывали у Липста невыразимое отвращение: «Пижон! Стиляга! Старый хлыщ! Шут гороховый! Красномордый сыр голландский!»
Опомнился Липст только перед большим рекламным зеркалом, остановился и стал изучать свой облик. Зеркало было хорошее, отражало четко. Липст горестно вздохнул. Он получил еще один удар. Нет, пижон тут ни при чем. Виноват он сам: зеркало отражало жалкую фигуру в пузырившихся на коленях брюках, перешитом из старой шинели пальто и полинялой кепке…
Втянув голову в воротник, Липст быстро пошел прочь. А перед его глазами издевательски маячили щегольское пальто и велюровая шляпа усатого пижона.
«Ладно, Юдите. Пусть так! — уже в который раз произносил про себя Липст. — У меня будет пальто еще почище и шляпа тоже. Можешь быть уверена. Ты еще увидишь… Эх, и пальтецо же я оторву!»
