На миг почудилось: сейчас он влетит в Коридор Смерти — и нагонит деда. Живого, здорового. «Хаа-ай, гроза над морем…» Главное — успеть перехватить Персея до ворот. Иначе оплеухой не отделаться. «Хаа-ай, Тифон стоглавый, Зевс-Кронид язвит дракона…»
— …ну ты дал сегодня!
— Учитель Мардоний аж побелел!
— Я случайно…
Они поравнялись с компанией юнцов лет тринадцати-четырнадцати, срезавших путь домой из палестры. Те ржали жеребцами, перебивали друг друга, хлопали по плечам крепыша, увенчанного шапкой огненно-рыжих кудрей. Амфитрион перешел с бега на шаг, прислушался.
— А диск — тоже случайно?
— Мардоний думал, не долетит…
— Он всегда на краю стоит, когда диски мечут…
— Больше не будет!
— Персей в своего деда тоже нарочно не целился!
— Сыновья Зевса — они такие. Раз, и наповал!
Амфитрион остановился. Остановился и рыжий крепыш, над которым подшучивали. Набычился, свел к переносице густые брови. Серьезный малый, подумал Амфитрион. Скромный. Его хвалят, а он сердится.
— Кто сын Зевса? — спросил рыжий.
— Персей. И ты…
— Я тебя предупреждал?
— Ну, предупреждал…
Рыжий ударил без замаха. Смуглый кудряш, зачисливший рыжего в сыновья Громовержца, умылся кровью из разбитого носа. Не давая смуглому опомниться, рыжий подсек ногу кудряша, сбив того на землю, сам упал рядом на колени, заработал кулаками — как молотами.
— Хорош, да? Вояка…
Рыжий оглох. Тритон-миротворец взял упрямца за шкирку, рывком вздернул на ноги. Лицо Тритона выражало глубочайшее удовлетворение происходящим.
— Ты чего, а?
— Он назвал меня сыном Зевса! Я его предупреждал.
Любой на месте рыжего, возбужденный дракой, пытался бы вырваться. Рыжий стоял смирно. Понимал: с Тритоном шутки плохи. Рассудительный не по возрасту, он ждал, когда его отпустят, чтобы продолжить путь. Компания, обступив избитого кудряша, бросала на рыжего косые взгляды. Плевать рыжий на них хотел. Кто угодно боялся бы, что парни кинутся скопом на зачинщика, или подстерегут в укромном уголке; кто угодно, только не этот медвежонок.
— Сын Зевса? — не понял Тритон. — Это же хорошо?
— У меня есть отец. Мой родной отец. Мне достаточно.
— А у меня нет, — вздохнул Тритон. — Нет папашки-то.
— Совсем? — удивился рыжий.
— Совсем, да. Убили, значит. Бабы убили, злющие…
— Жалко…
Лицо рыжего, на котором читалось искреннее сочувствие, заставило Амфитриона вздрогнуть. Словно камень, пущенный из пращи, ударил в память, как в глиняную свистульку, разнося в куски. Знакомые черты, знакомое выражение. Кажется, вот-вот, и назовешь по имени. Сын кого-то из друзей детства? Нет, не вспомнить. Мальчишкой Амфитрион глядел на деда — великого Персея — с обожанием и завистью. Сын Златого Дождя! Зевсово семя! Не то что какой-то сын хромого Алкея. А рыжий медвежонок — кулаком по роже. Будто его сукиным сыном обозвали.
«У меня есть отец. Мой родной отец. Мне достаточно.»
— Парни тебя не поколотят? — спросил он, кивнув на удравшую вперед компанию. Друзья поддерживали избитого, тот со злостью что-то втолковывал им, плюясь кровью. Наверное, клялся отомстить. — Сильно ты его…
— Поколотят, — согласился рыжий. — Завтра с утра.
— И что?
— Ничего. Главное, запомнят.
— Тоже верно. Отпусти его, Тритон.
— Если поколотят, — Тритон разжал пальцы, — скажи мне.
— Зачем?
Тритон подумал.
— Я им ноги повыдергаю, — сказал тирренец. — На кой им ноги?
