— Ох, нет.
— Он богат?
— У него нет ни гроша.
— Тогда что же — о небо! — ты в нём нашла?
— Он молод, — улыбнулась Лизетта.
Сенатор посмотрел вниз на свою тарелку, слеза блеснула у него в глазу и скатилась по щеке в кофе. Лизетта нежно посмотрела на него.
— Мой бедный друг, — сказала она, — нельзя же иметь в жизни всё.
— Я знаю, что я немолод. Но моё положение, достаток, энергия, думал я, компенсируют это. Есть женщины, которым нравятся мужчины лишь определённого возраста. Есть знаменитые актрисы, которые сочли бы за честь стать подругой Министра. Я слишком воспитан, чтобы попрекать тебя происхождением, но факт остаётся фактом: ты лишь манекенщица, и я вытащил тебя из квартиры, которая стоит всего две тысячи франков в год. Для тебя это было шагом вверх.
— Я дочь бедных, но честных родителей, и у меня нет причин стыдиться своего происхождения, а то, что я зарабатываю свой хлеб не в блеске славы, не дает тебе оснований меня упрекать.
— Ты любишь этого парня?
— Да.
— А меня?
— И тебя тоже. Я люблю вас обоих, но по разному. Я люблю тебя, потому что ты так известен, а твои разговоры поучительны и интересны. Я люблю тебя за то, что ты добр и великодушен. А его я люблю за то, что у него такие большие глаза, так вьются волосы, и он так божественно танцует. Ведь это естественно.
— Ты понимаешь, что в моём положении я не могу ходить с тобой на танцы и могу поспорить, что когда он достигнет моих лет, волос у него будет не больше.
— Может быть, и так, — согласилась Лизетта, — не думаю, что это так уж важно.
— Что скажет твоя тётушка, почтеннейшая мадам Саладин, когда узнает, что ты натворила?
— Она не слишком удивится.
— Ты хочешь сказать, что эта достойная женщина одобрит твоё поведение? O tempora, o mores![3] И сколько это уже продолжается?
— С тех пор, как я поступила в салон. Он коммивояжёр в крупной фирме по торговле шелком в Лионе. Однажды он приехал к нам с образцами, и мы понравились друг другу.
— Но ведь была тётушка, чтобы оградить тебя от соблазнов, подстерегающих юную девушку в Париже. Она не должна была позволить тебе вступать в какие-то отношения с этим молодым человеком.
— Я не спрашивала у неё разрешения.
— Это загонит в гроб твоего несчастного отца. Как ты могла не подумать о нём, о герое, который был ранен, служа своей стране, и был вознаграждён за это лицензией на продажу табака? Разве ты забыла, что в качестве Министра внутренних дел я буду контролировать эту область деятельности? И я смогу в пределах своих полномочий отменить лицензию по причине твоей вопиющей безнравственности?
— Я знаю, что ты слишком благороден, чтобы совершить такую подлость.
Он взмахнул рукой внушительно, но, может быть, слишком театрально.
— Не бойся, я никогда не опущусь так низко, чтобы мстить человеку, имеющему заслуги перед страной, за проступки существа, которое я могу лишь презирать.
И он продолжил свой прерванный завтрак. Лизетта не говорила, и наступило молчание. Но удовлетворённый аппетит изменил его настроение. Он стал испытывать больше жалости к себе, чем гнева к ней, и по странному незнанию женского сердца решил, что сможет вызвать в Лизетте укоры совести представив себя в качестве объекта жалости.
— Трудно порвать с устоявшимися привычками. Каким утешением и отрадой было для меня заскочить сюда в минуту, свободную от моих многочисленных обязанностей. Ты хоть немного пожалеешь обо мне, Лизетта?
— Конечно.
Он глубоко вздохнул.
— Мне и в мысли не приходило, что ты способна на такой обман.
— Да, дело лишь в обмане, — задумчиво сказала Лизетта. — Из-за него у тебя такая горечь. Мужчины очень странные. Они не могут простить, если их поставили в дурацкое положение. Это потому, что они тщеславны и придают такое значение сущим пустякам.
— Так ты считаешь пустяком, что я застал тебя за завтраком с молодым человеком в моей пижаме?
— Если бы он был моим мужем, а ты — любовником, ты нашёл бы это вполне естественным.
— Разумеется, потому что в таком случае, это я наставил бы ему рога, и моя честь не пострадала бы.
— Короче говоря, чтобы ситуация стала вполне нормальной, я просто должна выйти за него замуж.
