Таким образом, основные элементы экономической безопасности страны в понимании Сталина сводились к следующему: недопущение отставания от Запада в области передовых промышленных технологий, прежде всего, в военной сфере; создание базы современной промы ленности путем преимущественного развития производства средств производства; высокая степень защищенности внутреннего рынка от иностранной конкуренции; государственный контроль над экспортом из СССР стратегического сырья; долговременная цель на перспективу — завоевание восточных рынков и устранение политических препятствий, стоящих на этом пути; политика по установлению равноправного режима в торговле с западными государствами.
Вне неполитическая доктрина Сталина явилась, по существу, первой развернутой доктриной вне ней политики. В отличие от других вне неполитических доктрин, известных к тому времени, она не сводилась к выборочным вопросам отно ений с отдельными странами или регионами. В этом смысле она не может ставиться на один уровень, например, с «доктриной Монро», провозглашав шей Латинскую Америку как преимущественную сферу влияния США, или доктриной «вооруженного нейтралитета» введенной Екатериной II в интересах торговли с восставшими английскими колониями в Северной Америке. Отличительной чертой сталинской доктрины являлась ее целостность. Она закладывала философские основания, некоторые базовые принципы для осуществления всей вне ней политики. При этом устанавливалась достаточно очевидная и неразрывная связь с задачами внутренней политики. Вне няя политика обозначалась как инструмент обеспечения внутренних интересов страны. И, наоборот, внутренняя политика должна была способствовать реш ению внеш неполитических задач.
При формулировании отдельных положений доктрины Сталину удалось избежать издержек схематизма. Он не увлекался изли ней детализацией и регламентацией. не стремился раз и навсегда разложить все по полочкам, затвердить как истину в последней инстанции. Напротив, доктрина представляла собой набор гибких, зачастую довольно общих формулировок, связанных внутренней логикой и понятийным аппаратом. При этом имелось главное — ясность цели и общее направление движения к ней. Указанные характеристики обеспечивали Сталину ирокую свободу политического маневра и идеологических интерпретаций. Эта особенность новой дипломатии Кремля была подмечена членом британского правительства Иденом во время его визита в Москву в марте 1935 года. Прагматизм сталинского подхода сразу же бросился Идену в глаза. Впоследствии он так описывал то впечатление, которое произвел на него советский лидер:
«Было легко забыть, что я разговариваю с членом партии. Совершенно определенно, было бы трудно найти меньшего доктринера. Я не мог поверить, что Сталин когда- либо увлекался Марксом. Он никогда не упоминал о нем таким образом, что можно было бы сделать подобный вывод … Сталин, пожалуй, понимал немецкую позицию лучше, чем Литвинов. Последний был настроен против национал–социалистов как таковых, что, без сомнения, обусловливалось их обращением с евреями …»
Действительно, ни национал–социализм, ни фаш изм сами по себе не смущали Сталина. Он абсолютно был лишен всякой идеологической зашоренности и был готов сотрудничать с кем угодно, если это отвечало национальным интересам СССР. Весьма показательны 1 с этой точки зрения его отнош ения с Муссолини. Несмотря на то, что в Италии компартия быша запрещена, а коммунисты подвергались гонениям, Сталин поддерживал с лидером итальянского фашизма самыю сердечные отношения. В мае 1933 года бышо заключено итало–советское торговое соглаш ение. В сентябре последовал договор о дружбе, ненападении и нейтралитете. В октябре состоялся визит в Неаполь советских боевых кораблей, а на следующий год Москву посетила итальянская военная делегация. СССР даже разместил в Италии заказы на строительство судов для военно–морского флота.
Аналогичную линию Сталин пыггался проводить и в отно ш ениях с Германией после прихода там к власти Гитлера. Советская дипломатия постоянно подчеркивала свою приверженность принципам Рапалло и указышала на то, что разница в идеологических подходах во внутренней политике не может служить препятствием для плодотворного сотрудничества между двумя странами. Поэтому не бышо ничего противоестественного в том, что в августе 1939 года Сталин неожиданно по ел на заключение пакта о ненападении с Германией («пакт Риббентропа — Молотова»). В свете сталинской внешнеполитической доктрины 1 этот дипломатический маневр быш более, чем логичным. Тот факт, что западная дипломатия оказалась не в состоянии просчитать и предвидеть такой поворот событий, свидетельствует не в пользу этой дипломатии, спасовав ш ей перед лицом более искусного противника.
