— Да, и в чем дело?
— Дело в том, что деньгами в первую очередь распоряжались все-таки политики, а не корпорации. А ведь именно политики довели мир до Большого Краха!
— Поясните, пожалуйста.
— Перед началом Большого Краха нашлись политиканы, которые раздавали массу обещаний. Грубо говоря, они обещали золотые горы. Пытаясь сдержать слово, они обесценили бумажные деньги, пустив в ход печатный станок. Во многом именно из-за их необдуманных шагов — если не верите, можете проверить, документальные свидетельства хорошо сохранились, — и началась «виртуальная чума». Но тогдашние политиканы ухудшили и без того плохое положение, обесценив денежную систему и развалив экономику самого сильного государства в истории. К тому времени, как все было кончено, предоставлять людям какие-то услуги могли лишь отдельные корпорации.
— А что, если с одной из ваших корпоративных валют случится то же самое?
— Джастин, доллар по закону являлся единственной денежной единицей на территории Соединенных Штатов. Разве такая монополия — это хорошо? У нас одновременно в ходу сорок семь различных валют, все они обеспечены страховым покрытием. И даже если какой-то эмитент, грубо говоря, сваляет дурака, у потребителей остается еще сорок шесть валют. Я, например, не храню все свои сбережения в одной валюте, хотя большую часть держу в кредитах GCI. Когда ваше правительство уничтожило доллар, что в то время было неизбежно, граждане вашей страны вынуждены были идти ко дну вместе с тонущим кораблем вашей экономики. Я не говорю, что у нас нет никаких трудностей, но суть в том, что валюта не загоняет нас в ловушку, а, наоборот, освобождает.
— Замечательно! Мне кажется, я понимаю, куда вы клоните. Но для чего вам целых сорок семь валют? То есть… в мое время на любом рынке конкурировало не больше трех-пяти крупных игроков.
— Джастин, речь идет о разных товарах. Давайте взглянем на все с другой точки зрения. Допустим, вы хотите купить бриллианты. Какими деньгами выгоднее оплатить покупку?
— В мое время — южноафриканской валютой.
— А лес?
— Американской или русской.
— Бытовую технику, компьютер?
— Расплачусь японскими или корейскими деньгами… хотя и израильтяне тоже начали подтягиваться.
— Ну в общем и целом?
— Предпочту старый добрый американский доллар.
— С нашими корпорациями то же самое. Разные компании специализируются на разных вещах, как раньше — разные страны. Только в ваше время разные страны использовали свою валюту для политического давления, то есть во вред самой денежной массе и гражданам, чью жизнь деньги по идее должны облегчать. Сегодня валюту применяют строго по экономическому назначению, отпала необходимость в каких-либо посредниках. Допустим, по какой-то причине возрастает спрос на медь. Тут же растет и курс валют, привязанных к сырью, повышается обменный курс этих валют — в точном соответствии со спросом. И никаких помех!
— Помех? — не понял Джастин.
— Положения, при котором правительство приказывало включить печатный станок. Тогда люди шли и покупали больше «товара». Производители товара думали, что спрос растет, хотя ничего подобного не наблюдалось. Просто у населения появлялось больше денег. Рядовые граждане не разбирались как следует в законах рынка, но, сами того не зная, ощущали на себе последствия перепроизводства денег. Отсюда и помехи.
— Я понял.
— Сейчас, — продолжала Нила, — все более-менее разбираются в экономике и способны распланировать свое будущее. Поэтому особенно ценно то, что экономика не отдана на откуп людям и институтам, которые в первую очередь руководствуются политическими соображениями.
— Ваши доводы вполне логичны, — признал Джастин. — А как же евро? Многие европейские страны договорились о введении общей валюты, помню, перед тем как меня заморозили, дела у евро шли неплохо… даже лучше, чем у доллара.
— Вы наблюдали за общеевропейской валютой лишь первые несколько лет ее существования, — ответила Нила. — Потом евро начал вести себя как любая политически ориентированная валюта. Поскольку эта валюта была крупнее, последствия оказались хуже.
— Наверное, вы снова имеете в виду Большой Крах?
