Джастин, смеясь, обернулся к нему:
— Кстати, раз уж ты об этом заговорил… да. Но не только. Мне всегда казалось, что новый дом не станет твоим по-настоящему, если ты лично не внесешь туда вещи и не распакуешь пары коробок.
Омад явно не верил ему. Объяснение Джастина показалось ему совершенно абсурдным, как если бы ему предложили вернуться в шахту.
— И вот еще что, — пропыхтел он, — из чего сделаны все эти коробки — из печенья, что ли?
— Омад, эта штука называется «картон», — ответил Джастин, постучав по коробке носком туфли. — Раньше коробки делали только из него.
— Да ладно, мне все равно. — Омад пожал плечами.
— Ты, наверное, удивишься, — продолжал Джастин, — но мне стоило немалых денег воссоздать настоящие картонные коробки. Может, они даже дороже того, что находится внутри…
Омад широко улыбнулся:
— А что? Может, у тебя там найдутся еще одни часики «Таймекс» для твоего приятеля… который помогал тебе переезжать?
Джастин покачал головой и развел руками:
— Извини…
— Тогда в чем дело? — спросил Омад. — Зачем было трудиться? Ведь у тебя изменяемая квартира, разве ты не рад? Я думал, тебе понравится.
Джастин сел на удобно расположенную груду коробок.
— Нила считает, что физический труд при переезде поможет мне лучше адаптироваться к новой жизни. Возможно, это странно, но мне кажется, она права. Я начинаю жизнь с чистого листа, но такой переезд делает будущее не таким страшным.
— Она умница, твой доктор, — заметил Омад, пожалуй, слишком многозначительно. — Только не верится, что она посоветовала тебе мучить друзей при переезде!
Джастин не ответил.
— Вряд ли, — продолжал Омад. — Что ж, ты вполне можешь возместить мне усилия. Сейчас ты, можно сказать, находишься в центре Вселенной, поэтому я считаю, что у нас немало козырей. А я — так уж вышло — знаю несколько заведений, где можно неплохо расслабиться.
— Может быть, попозже, друг, — сказал Джастин, роясь в карманах и извлекая оттуда клочок бумаги. — Сейчас я думаю кое о чем другом. — Он протянул клочок Омаду.
Омад прочел, что там написано, и недоверчиво посмотрел на Джастина:
— Ты в самом деле предпочитаешь Эмпайр-Стейт-Билдинг ночным клубам и казино?
— Не всегда, Омад, а только сегодня. Мне в самом деле хочется посмотреть Эмпайр-Стейт-Билдинг. Это все равно что навестить старого друга.
Омад смягчился:
— Сейчас угадаю… Это тоже своего рода упражнение?
— Не совсем, но вроде, — искренне ответил Джастин.
Омад поставил ногу на коробку, стоящую рядом, и недоверчиво покачал головой.
— Да, с твоей точки зрения такая экскурсия, наверное, имеет смысл. В конце концов, его строили при тебе.
— Ты что! — Джастин в шутку обиделся. — Я не настолько старый!
— В самом деле? И все-таки достаточно близко, приятель. Достаточно близко. Ты берешь с собой охрану?
— Зачем мне здесь охрана? Омад, я много успел прочесть. Хотя сейчас в Нью-Йорке свыше семидесяти миллионов жителей, преступность сейчас ниже, чем во времена Руди Джулиани.
— А, знаю, — заметил Омад, желая щегольнуть своими познаниями, — Джулиани был мэром перед Ла Гардиа!
Джастин смерил его суровым взглядом, словно школьный учитель:
— Джулиани избрали мэром через шестьдесят лет после смерти Ла Гардиа!
— Да один хрен, старичок. Желаю приятно провести время. В следующий раз, как будешь переезжать, готовь побольше денег, девок и наркотиков!
Джастин вспомнил, как огорчился, когда узнал, что Эмпайр-Стейт-Билдинг больше не служит узнаваемой городской вехой. И все же его тянуло взглянуть на старого знакомого. Кроме того, интересно посмотреть, как одно гигантское сооружение полностью накрыли другим… Получив от Омада несколько сомнительных советов, Джастин вышел на улицу.
Он и раньше считал Нью-Йорк лучшим городом Земли. В его второй жизни ничего не изменилось. Хотя небоскребы стали существенно выше, а транспортные потоки не ограничивались одними улицами, город сохранил свой прежний характер — стремительный, неистовый, бурный. Он прогулялся по Парк-авеню до Тридцать четвертой улицы, повернул налево и направился в сторону Пятой авеню. Еще раз повернул налево — и вот он на месте. На месте ли? За много лет он так привык после поворота видеть знакомый силуэт, что теперь, не видя его, пришел в замешательство.
