– Нет, черт возьми, мне это не нравится!
– А ты можешь предложить что-нибудь получше? – спросил Лоутон, и Кейл метнул на него недовольный взгляд.
– Вы явно сговорились и теперь поете дуэтом. Насколько я понимаю, это все равно, что положить рядом порох и спички.
– О Боже, – простонал Чейн, – не смеши нас!
– А мне кажется, он злится потому, что не вник пока в наше предложение, – вступила в разговор Хлоя.
Кейл недоуменно воззрился на нее.
Хлоя восседала на пне, подобно проказливому гному. На ее лице играла улыбка, которая, видимо, призывала Кейла прийти в восторг от их плана. Но оказалось, что этого недостаточно.
– Это дурацкая затея! И притом рискованная. Вы подумали о возможных последствиях?
– А ты? – парировала Хлоя.
Она соскользнула с пня, подошла к Кейлу и взяла его под руку. По выражению ее глаз он понял, что она решила рассеять его сомнения.
– Кейл, послушай, ничего страшного не случится. Во всяком случае, ничего непоправимого. Конечно, риск есть, тем более что повсюду развешаны листовки, извещающие о награде за твою поимку. Ты ведь не можешь теперь свободно перемещаться там, где кишмя кишат техасские рейнджеры. Я же могу как ни в чем не бывало вернуться домой и перед судом поклясться, что ты в моем похищении не виновен. При желании я сумею убедить в этом даже дядю Джона.
– Ты забываешь об одной очень серьезной вещи, принцесса, – сухо оборвал ее Кейл. – Все видели, как я покидая город, прихватив с собой тебя!
– Ты не прав. Люди видели, как меня похитил какой-то незнакомец в маске. Мне ничто не мешает сказать, что это был кто-то другой, кто выдавал себя за Барона.
– С таким же успехом ты можешь утверждать, что войну выиграл Юг, а не Север, Ни единому твоему слову никто не поверит! – Кейл надеялся, что его насмешливый тон охладит ее пыл, но Хлоя не сдавалась.
Она обменялась многозначительным взглядом с Чейном, и Кейл от ярости лишь скрипнул зубами. Но решил выслушать, что же скажет Хлоя, отстаивая свою правоту, дальше.
– Согласна, сделать это будет нелегко. Но я притворюсь, что смогла ускользнуть из рук похитивших меня негодяев. Придется нарисовать вымышленный портрет моего похитителя, причем достаточно убедительный. Мы с Чейном уже обсудили кандидатуры тех, кто вполне подошел бы на эту роль. Например, Уэйд Драйден. Это помогло бы вбить клин между ним и моим дядей. Ведь дядя Джон решит, что Уэйд пытался обмануть его. Конечно, мне придется держать себя так, будто похищение – самое жуткое испытание в моей жизни.
– Еще чего!
– Ну не будь таким несговорчивым упрямцем!
Кейл, рассердившись, встряхнул ее за плечи.
– Ты не забыла, Хлоя, как обошелся Драйден с тобой в ту ночь, когда наткнулась на него? Я – нет! Если тебе понравилось его обхождение, тогда, пожалуй, он и есть тот мужчина, который тебе нужен!
От Кейла не ускользнуло, как Чейн что-то недовольно пробурчал себе под нос.
– Как ты позволил ей заморочить себе голову? – набросился он на товарища. – Или ты не понимаешь, что она предлагает совершеннейший вздор?
– У нас нет другого выбора, – сдержанно ответил Лоутон. – Митчелл так и не ответил на наши требования, а Мортон и Драйден все ближе подбираются к нашей долине. Если они доберутся до нас, то пострадают не один-два человека, а гораздо больше. Или, может, ты забыл об этом?
Скрытый упрек, прозвучавший в словах Чейна, лишь сильнее разозлил Кейла. Он крепко выругался. Даже Лоутон покраснел, а Хлоя удивленно вскрикнула.
– Нет, Кейл, пожалуйста, успокойся! Конечно, ты прав. Я действительно предлагаю вздор. Сама не знаю, почему мне это пришло в голову. Только не сердись!..
– Не желаю больше ничего слушать! Придумаем что-нибудь получше. Я не опущусь до того, чтобы использовать тебя в роли жертвенного агнца. Не в моей привычке прятаться за женскую юбку.
– Если мы будем слишком долго раздумывать, все до единого здесь превратятся в козлов отпущения! – жестко бросил Лоутон и, повернувшись на каблуках, зашагал прочь.
Кейл даже не пытался его остановить.
Дела обстояли неважнецки. Все его усилия не принесли пока желаемых результатов. Принять предложение Хлои, хотя оно и могло до известной степени способствовать выполнению его замысла, было равносильно признанию собственного поражения.
