— Благодарю вас, сударь, — сказала тень. Полный угрюмости, Л а Фон не проронил ни звука.
— Благодарю вас, — повторила тень еще тише. Вот уже четырнадцать лет, как я не могу сомкнуть глаз, в одиночестве. Если вы станете повторять свои упражнения, я буду чувствовать себя по-иному. Общество — это, знаете ли, в нашем деле великая вещь.
— В каком деле?
— В деле ожидания, — произнесла тень, — ожидания, смешанного с отчаяньем.
Но Ла Фон не утруждал себя психологией, проблемами духа и прочим. И потому он спросил:
— Кто?
— Парижский буржуа.
— Когда?
— В двадцать восьмом.
— Откуда?
— Из моего собственного дома.
— Каким образом?
— Кардинал.
— Теперь вы, значит, тень?
— Да, сударь. К вашим услугам.
— Вы упомянули 1628 год. Мне почудилось, что имя кардинала вы произнесли с особым уважением. Вы имели в виду прежнего кардинала?
— Прежнего, всегдашнего, всевластного, единственного. Ла Фон улыбнулся своей ледяной улыбкой.
— Гроб с его телом утащили под землю черви, они проволокут его сквозь все песчаные толщи.
— Как? Великий кардинал умер?
— Да. Эта бестия устроит нам теперь засаду на том свете.
Тень как бы осела вовнутрь и пробормотала: Т^ '
— А я кричал: «Да здравствует кардинал!»
Ла Фон побагровел от ярости, но на этот раз ярость была направлена против него самого.
— В таком случае, разрешите представиться, я — Эхо.
— Эхо?
— Совершенно верно. Потому что ваш крик, исторгнутый четырнадцать лет тому назад, я повторил всего час назад. Нас срезали одинаковым образом. Руку!
И рука Ла Фона схватила в свои тиски руку предшественника, который взвизгнул от боли.
— Давайте потолкуем, — продолжал Ла Фон. — Зачем это нужно? Это утешит нас, и все станет яснее.
— Потолкуем, — отозвалась тень.
— Что было причиной вашего несчастья?
— Женщина.
— Какая?
— Моя. Ибо мы были женаты…
— Были?..
Тень исторгла вздох. Затем выпрямилась во весь рост. И перед Ла Фоном предстал человечек в рубище.
— Прошло четырнадцать с тех пор, как я овдовел, четырнадцать.
— Хм, недавно. Человек-тень пояснил ситуацию:
— Сразу видно, сударь, что вы новичок. Мы ведем здесь счет на годы. Это четырнадцать лет.
— А мы в Риме считаем веками. Но вернемся к вашему кардиналу. Как он вас принял?
— Вы ждете от меня исповеди, сударь?
— И желательно поскорее. Я пока еще ничего не знаю. Я притронулся лбом к этим стенам в надежде, что они мне ответят. Потом замечаю вдруг вас и вы, как мне кажется, пускаетесь в беседу. Но теперь и вы как будто безмолвствуете.
— Теперь, когда вы изволили меня заметить, я вам отвечу.
— Давайте. В жизни надо делать одно из двух: либо разить насмерть, либо давать ответ.
— Сударь, весь мир меня обманул. Я выбрал себе супругу, я женился на белошвейке, которая вместо того, чтоб подшивать оборки, примкнула к заговору. Вот в чем загвоздка. Я пустил к себе квартиранта. Этот молодчик принялся водить к себе, то есть ко мне, своих друзей и таскать бутылками вино. На мою жену он смотрел так, словно ему достаточно свистнуть, чтоб она к нему прибежала. В ту пору я случайно встретился с покойным кардиналом. Вам не скучно слушать все это?
— Продолжайте. Не то я снова брошусь на стену.
— Великий кардинал принял меня, он дружески побеседовал со мной, назвал меня своим другом и …
В это мгновение дверь в камеру распахнулась. Чей-то голос крикнул:
— Бонасье! Выходите! Вы свободны!
