В десять часов утра я сидел на берегу пруда в моем загородном поместье. (Конечно, десять утра – это не рано утром.) Над водой висела легкая дымка, предвещая жаркий день, и я без сожаления размышлял о нелегкой судьбе миллионов спешащих на службу людей.
Есть что-то обворожительно порочное в попусту проведенном утре. Утро, как утверждается, предназначено для работы. День – если средства позволяют – для отдыха, но скорее всего – для работы. Вечер – вероятно, для развлечений и выхода в свет, но почти наверняка – тоже для работы, если, конечно, хочешь стать лорд-мэром. Но в любом случае – в любом! – для работы именно утро.
Теоретически утро – самое занятое для меня время. Примерно в девять завтрак, потом часа четыре плотной работы вплоть до обеда. Сколько раз я представлял себе эту картину! Для моего богатого воображения это не составляет труда. Но… понимаете, «Лордс» совсем недалеко, Джессоп[56] еще не выбит из игры, и… и…
Оказавшись там, ощущаешь кипение жизни. Чертовски увлекательно и рискованно: кажется, ты на все способен! Тебе доступны все радости бытия – и преступления, и приключения. Сбегаешь на флот, и тебе море по колено, а главное – морская болезнь не страшна; грабишь сейф своего доброго хозяина (это на самом деле случается раньше) и, наконец, после целой череды отчаянных авантюр приходишь к совсем не романтическому финалу, запечатленному Хогартом[57] на гравюре «Воздаяние жестокости».
Но оно того стоило! Стоило, черт побери!
В это утро (впрочем, как и во многие другие) я решил отдохнуть, но в «Лордс» не поеду. Во-первых, я там был вчера, а во-вторых, там не будет Амелии. Конечно, здесь ее тоже нет, но там ее точно не будет. Здесь она была всего несколько дней назад…
А я ведь экономлю деньги. Будь я дома, мне тотчас понадобилось бы купить коробку перьев или промокательной бумаги. Или я бы сидел и писал рассказы, которые потом нужно было бы отдавать машинисткам…
На другом берегу пруда я заметил Амелию. Если бы на нее напал дикий буйвол, я бросился бы в воду и поплыл на помощь. Почему здесь нет диких буйволов? Посему мне пришлось избрать весьма прозаичный (но вполне сухой) путь – в обход.
Она меня не заметила. Я присел на противоположный край скамейки, но и тогда она меня не увидела.
– Прекрасное утро, – сказал я. – Разве вам не следует быть дома и заниматься шитьем? Или чем там занимаются молодые леди по утрам?
При звуке моего голоса Амелия вздрогнула, но не обернулась.
– Ах, доброе утро, – лишь обронила она.
– Почему вы не обернетесь, чтобы убедиться, что это я? А вдруг это кто-нибудь другой?
Амелия улыбнулась, не отрывая взгляда от воды.
– Маркус Стоун[58], картина «В ожидании корабля». Смотрите, как играют блики. Или это бригантина?
Оказалось, это одна из уток, которыми славится парк Сент-Джеймс.
– Вообще-то я не тот, за кого вы меня приняли. Он дома, усердно трудится. Какой молодец!
Амелия оглянулась.
– Я хотела поговорить с вами, Тедди, – сказала она.
– Очень мило с вашей стороны навестить меня здесь.
– Да, я была уверена, что застану вас дома. А теперь давайте серьезно.
– Серьезно? – в отчаянии вскричал я. – Вы все испорите!
– Да, серьезно.
Впрочем, этому будет посвящена отдельная глава.
Глава XXI,
в которой выясняется, что у парка Сент-Джеймс есть свои преимущества
– Так вот, – начала она, – я сейчас буду говорить с вами, как отец, мать и дядя в одном лице.
– Хорошо. Внимаю вам, как сын и племянник.
– Серьезнее, Тедди, прошу вас. Что вы делаете?
– Я не делаю. Я есть.
– Тогда что вы есть?
– Подающий надежды сочинитель. Ранняя пташка.
– Скорее поздняя. Вы ведь пишете в журналах, не так ли?
– По-моему, вы ошибаетесь. Я пишу в блокнотах. Затем вырываю листки и отсылаю машинистке, чтобы она их напечатала. После этого машинописная копия с вежливой сопроводительной запиской отправляется в редакцию журнала. В записке сказано: «С уважением, такой-то». Вскоре машинописная копия возвращается в сопровождении ответной записки, в которой непрозрачно намекают, что для них честь со мной познакомиться.
– Но ведь некоторые ваши произведения опубликованы?
