Именно после упомянутого подвига Конан получил под свое начало отряд и все беспокойство, с этим сопряженное. Мишрак откинулся на подушки и, усмехаясь, смотрел, как распрямляется расслабленная спина, и загораются злым синим огнем глаза киммерийца.
— Я не ослышался, о, мудрейший и благороднейший начальник тайной службы?— произнес Конан, закипая.— Ты призвал меня среди ночи со столькими предосторожностями только затем, чтобы я довез визиря Уртана, десять дней жарился на солнышке под Хоарезмом, а потом привез визиря обратно в столицу? Клянусь Кромом! Да мои ребята взбесятся со скуки прежде, чем народится новая луна!
— Именно потому, что в твоем отряде дисциплина куда выше, чем в любом другом во всей армии, я тебя и посылаю,— веско сказал Мишрак.
С этим спорить не приходилось. Конан умерил свой гнев, почувствовав, что ему не имели в виду польстить и тем задобрить,— Мишрак просто утверждал всем известное, с чем глупо спорить, как глупо спорить с утверждением: «Солнце садится на закате». Личным ли примером, тщательным ли отбором, ежедневной ли муштрой до седьмого пота,— а быть может, всем этим разом,— но Конан сумел добиться в своем отряде беспрекословного подчинения и восхищенной преданности. Мишрак и раньше не раз убеждался в том, что отряду киммерийца можно доверить опаснейшие свершения. Видно, новое поручение на деле было не так просто, как казалось на первый взгляд, и Конан приготовился слушать, «свернув ковер раздражения и положив его в сундук ожидания», как любили выражаться туранские поэты.
Мишрак выдержал паузу, испытующе глядя на молодого воина, и продолжил:
— Потому что все десять дней, что идет гадание и еще шесть, что вам потребуется на дорогу обратно, вы должны быть готовы в любой миг выхватить оружие и защищать ларец с пергаментом. Заметь, я говорю «ларец», а не «визиря».— Мишрак снова выдержал паузу, но Конан не вымолвил ни слова, и визирь, одобрительно кивнув, начал издалека.
— Ты об этом, конечно, не знаешь, но в конце, зимы в дворцовом гареме появилась новая наложница, девушка из древнего, но обедневшего княжеского рода. Я видел ее лишь мельком, но и этого мимолетного взгляда мне было довольно, чтобы увидеть, что она подобна юной серне на росном лугу в лунном сиянии.
Повелитель же был просто без ума от нее. Клянусь чреслами Эрлика Жизнеподателя, государь проводил у нее три ночи из пяти, словно ненасытный семнадцатилетний юноша. А луну назад она понесла…
— Клянусь Кромом!— вымолвил восхищенный Конан.— Скажи, многомудрый Мишрак, неужто и в гареме повелителя известен тебе каждый вздох?
— Не прерывай меня!— загремел Мишрак, но по лицу его было видно, что ему льстит искреннее изумление киммерийца.— Если бы об этом знал только я, не было бы и стольких хлопот. Но об этом знает и негодяй Мардуф, племянник государя, и правитель Хоарезма, да поразят его проказа и прочие напасти. В предсказании непременно будет упоминаться, мальчик, родится нынешней осенью или девочка. И Мардуф захочет это выяснить, клянусь мудростью Пророка. А заодно и все прочее, что случится в связи с этим в Туране в ближайшие годы.
Мишрак замолчал, и Конан счел возможным спросить:
— Так я должен охранять предсказание? А могу я прочесть его, чтобы в случае утраты рассказать повелителю?
— Нет, это тайна, освященная самим Эрликом.— Мишрак благоговейно прикрыл глаза, и Конан поспешно спрятал улыбку.— Более того, никто не должен знать, что ты догадываешься о возможном нападении. Завтра, когда ты узнаешь обо всем этом уже от военачальника, благородного Азалата, ты будешь браниться куда крепче, чем позволил себе здесь сейчас.— Тут Мишрак беззвучно рассмеялся.— Не сомневаюсь, что с этим ты справишься, мой бесстрашный ун-баши.
— Я уж расстараюсь,— хмыкнул Конан.
Важность возложенной на него миссии была несомненна, и легкоранимое самолюбие молодого киммерийца было вполне исцелено. Оставалось только придумать, как удержать солдат от возмущения по поводу столь пустяшного на первый взгляд задания и чем объяснить свой внезапный уход из таверны. Мишрак кивнул, словно прочел его мысли.
