— Пить хочу!— громогласно возвестил с верхней ступеньки Конан. На плече у него восседала разомлевшая Рута.— И есть!
Их появление было встречено воплями восторга. Из погреба извлекли новые кувшины и холодную баранину, Рута принялась хлопотать у очага, и веселье застолья вспыхнуло с новой силой.
Лишь когда в закрытых резными ставнями окнах начал гаснуть дневной свет, Конан хлопнул ладонью по столу и объявил:
— Нам пора!
— Еще чуть-чуть!— отозвалась Рута, сидевшая у него на коленях, обвив белыми руками смуглую шею киммерийца. — До второй стражи!
— Уже темнеет, а Харра там один,— возразил Конан, надевая кольчугу и перевязь с мечом.— Мы славно повеселились, но долг есть долг. Собирайтесь!
И словно ответом на этот клич снаружи раздался громкий стук: кто-то колотил ногой в двери таверны.
— Эй, хозяйка! Открывай! Давненько мы не щипали твоих гусей и девок!
— Ну, их,— отмахнулась Рута.— Я устала. Правда, мои сладкие?— Она возвысила голос и крикнула:— Нынче трактир закрыт! Мы устали и никого не кормим сегодня!
Ответом на это был возмущенный рев, по меньшей мере, дюжины луженых глоток.
— А как же пять боевых лошадей при полной сбруе, что стоят у твоей коновязи?— заорал тот же голос.— Их хозяев ты тоже, стало быть, не кормишь? Или кормишь только их? А ну, подавай их сюда, мы их посолим, поперчим да сожрем с потрохами!
Конан шагнул вперед.
— Кто это там тявкает, как пес из-под забора?— рявкнул он.— Давно зуботычин не получали?
Рута повисла у него на локте, умоляюще шепча:
— Молчи, молчи, они погалдят и уйдут, их же там не меньше десятка…
Тотчас, подтверждая ее слова, на дверь обрушился град ударов, и послышались новые вопли ярости и брань.
— Эти псы порвут твоих котиков в клочья, Рута! Открывай двери!
Конан сбросил Руту с себя досадливым жестом, как сбрасывают докучливого муравья.
— Открывай двери, Фархуд! Сейчас мы покажем этим крысам, какие зубастые здесь сидят коты!
Фархуд, обнажив меч, вынул засов из петель — и тут же отскочил, пригнувшись в боевой стойке.
В таверну ввалился полупьяный подгулявший сброд — несколько стражников и их друзья из младших мастеровых. Увидев пятерых вооруженных воинов в кольчугах и при мечах, гуляки несколько протрезвели.
— У-у, — сказал один, по виду — дворцовый стражник. — Какие когтистые коты! Мяу! Мяу! Вы и любовью занимаетесь в кольчугах?
Конан молча выхватил меч, но дорогу ему заступил Юлдуз.
— Пусть мой ун-баши позволит мне сначала поговорить с этими людьми. Зачем вы явились сюда? Если за весельем — так милости просим, места всем хватит, а если за дракой — так лучше протрезвитесь сначала.
— Посолим, поперчим и сьедим!— выкрикнул чей-то голос сзади, и сразу несколько пьянчужек начали скандировать:— Посолим! Поперчим! И съедим!
— Расходитесь по домам, к женам и детям,— продолжал Юлдуз.— Иначе многие из вас никогда больше не увидят ни жен, ни детей.
— Да что он болтает, этот мальчишка!— взревел, наконец, другой стражник и протолкался вперед, размахивая мечом.— Не пора ли тебе домой к мамочке, сосунок? Ты хоть меч-то в руках удержишь?
— В третий раз говорю вам: одумайтесь, мы еще можем разойтись по-хорошему…— снова начал Юлдуз, но тут стражник с бычьим ревом бросился на него.
Никто не успел заметить, когда Юлдуз вынул меч.
Мгновение назад его руки были пусты, но никто и вздохнуть не успел, как стражник уже валялся на полу обезглавленным.
Это послужило сигналом. Тонко завизжала Рута, ее визг подхватили девушки. Толпа пьянчуг ринулась на воинов Конана, размахивая кто оружием, кто подхваченным на ходу табуретом. Но ун-баши успел заметить, что у большинства все же были мечи, причем прекрасной стали.
Звон оружия мешался со звоном бьющейся посуды:
Рута и ее помощницы, не переставая визжать, швыряли в головы нападающим все, что подворачивалось под руку, и швыряли довольно метко.
Конан щедро раздавал удары, но, улучив момент, схватил одного из гуляк за ворот рубахи и отволок в сторонку.
— Кто подослал вас? Ну? От тебя даже не разит, шакалье отродье! Говори, или я перережу тебе горло!
Чуя у шеи холодную сталь кинжала, наемник, округлив от ужаса глаза, еле слышно прохрипел:
