Я долетела до дома семьи Цянь. Они были небогаты, но у них были добрые сердца. Жертвенных даров было немного, но они были куда вкуснее, чем все, что я ела сегодня. Насытившись, я приблизилась к их дому. Мне хотелось отдохнуть, прежде чем опять направиться в город. Приятное чувство насыщения переполняло меня, и я намеревалась провести немного времени с людьми, которые были близко связаны с моей родной семьей.
На время праздника Голодных Духов они закрыли окна деревянными экранами, а двери заперли изнутри. Я почувствовала запах риса. Из-за двери пробивался луч света, отбрасываемого фонарем. Я услышала, как люди тихо переговариваются. Я вслушивалась изо всех сил и вскоре уловила голос госпожи Цянь: «Перестав собирать крылья зимородка на берегах изумрудной реки, я остаюсь в моем скромном и бедном жилище, читая стихи». Я хорошо помнила эти строки, и они заставили меня затосковать по дому. Но что мне было делать? Я была одна, я лишилась семьи и подруг, утратила дар слова и искусства. Я закрыла лицо руками и зарыдала и тут же услышала скрип стульев и вскрики ужаса. Эти люди накормили меня, а я напугала их криками из потустороннего мира!
Когда праздник закончился, я вернулась в спальню Жэня и Цзе. Я была полна сил и энергии, и у меня неожиданно появилась новая цель. Я впервые насытилась с тех пор, что предшествовали моей смерти, и у меня появился новый голод — тот самый, который я когда- то пестовала для работы над «Пионовой беседкой». Может, я смогу добавить кое-что к тому, что писала на полях книги, и превращу мои заметки в автопортрет, чтобы Жэнь увидел в нем символ всего того, что находится внутри меня? Разве не портрет Линян и мои сочинения соединили наши души?
Я стала такой же эгоистичной, как вторая жена. Когда я стала рассказывала Цзе о «Пионовой беседке», мне удалось затронуть ее мысли, и она стала писать на клочках бумаги и прятать их в нашей спальне. Теперь мне потребуется от нее кое-что еще.
Я заставляла Цзе оставаться днем в спальне, предпочитая, чтобы она была рядом со мной, а не делила трапезу со своим мужем и свекровью в столовой. Свет раздражал меня, а потому я просила ее закрывать двери и задергивать занавески на окнах. Летом в комнате было прохладно, и мне это нравилось. Осенью приносили одеяла. Зимой Цзе надевала теплые жакеты, подбитые мехом. Наступил Новый год, затем пришла весна. В четвертом месяце цветы раскрылись навстречу солнцу, но мы вместе сидели в темной комнате, где не становилось теплее даже днем.
Я велела Цзе перечитать то, что написала в первом томе. Затем я отослала ее в библиотеку Жэня, чтобы она нашла те три отрывка, которые мне не удалось обнаружить при жизни. Я подсказала ей взять в руки кисть и записать ответы и свои комментарии к ним на страницах рядом с моими собственными заметками. Если я могла заставить Цзе «играть на флейте» для моего мужа, что мне стоило уговорить ее взять кисть и писать? Ни капли усилий. Очень просто.
Но я не была удовлетворена. Я отчаянно нуждалась во втором томе, который начинается с описания призрачной, но вечной любви Мэнмэя и Линян. Он ставит точку на ее поминальной дощечке, извлекает тело из могилы и пробуждает ее к жизни. Что, если я прикажу Цзе записать свои мысли и дать прочитать их Жэню? Неужели он не почувствует желания последовать примеру Мэнмэя?
Ночью мы встретились с Цзе у ее любимого пруда, и я сказала ей: «Тебе нужен второй том. Ты должна найти его». Я неделями, словно попугай, повторяла ей это. Но Цзе была замужней женщиной. Она не могла покидать дом, чтобы найти эту книгу, так же как и я, если бы была жива. Ей приходилось полагаться на свои уловки, обаяние и любовь мужа. Я помогала ей, но она и сама многое умела. Она могла быть упрямой, надоедливой и избалованной. Наш муж реагировал превосходно.
«Я мечтаю прочитать второй том “Пионовой беседки”, — говорила она, наливая ему чашку чая. Я видела представление давным-давно, и теперь мне бы так хотелось прочитать это произведение великого автора н обсудить его с тобой». Жэнь пил горячий чай, а она заглядывала ему в глаза, гладила пальцами рукав и добавляла: «Иногда я не понимаю метафор и аллюзий, которые использовал писатель. Но ты же сам прекрасный поэт! Может, ты мне объяснишь?»
